Вавилон и Башня

Уса стояла то ли на что-то показывая, то ли просто опустив голову. Приблизившись к ней, я увидел множество холмиков в земле, вокруг какой-то странной конструкции посередине.

– Пле, – сказала Уса.

– Что?

– Пле.

– Пле? – не понял я. – Что это значит? Плес? Нет. Ну какой тут плес?!

Уса оголила зубы и показала, будто хватает и грызет кого-то.

Я сначала не понял, а потом догадался. Кинулся к одному из холмиков, к другому, пытаясь разгрести то, что под снегом. Хотя и так понятно. Это были замерзшие, скрюченные, местами изглоданные неведомыми животными… люди, бывшие рабочие экспедиции, в которой я был начальником. «Все погибли», – понял я тогда.

– Аааааа! – не выдержав, закричал я со всей силы. Сел рядом с одним из обмороженных «кульков». По-другому назвать сложно. Какие-то усохшие, заскорузлые куски обмороженной плоти, вперемешку с одеждой. Вот ужас-то!

– Вот ужас-то! – сказал я Усе.

– Ой, – сказала Уса и даже, кажется, развела руками, изображая какой-то жест.

– Ой, – повторил я.

* * *

Солнце пробивалось даже через плотно задернутые занавески. Я лежал, стараясь не смотреть в сторону окна. От ярких лучей заболели глаза, а еще хуже, казалось, что солнце начнет о чем-то спрашивать, если какое-то время смотреть в его сторону. А мне сейчас не хотелось, чтобы кто-то меня о чем-то спрашивал. На левую сторону кровати тоже смотреть было нельзя.

Там лежала Лида, кое-как укрытая тонким одеялом. Сейчас, при почти дневном освещении, ее округлые бедра, белые, как будто игрушечные, раскиданные руки… – все это представлялось совсем нереальным. И потому еще более страшным. Меня не покидало ощущение, словно я наклонился над пропастью. И вот, еще небольшое смещение, и полечу вниз, в какую-то противную, чужую даль.

Оставалось только изучать ромбики ковра на стене, попеременно укрываясь то от солнца, то от вида спящей Лиды.

Долго так не получилось. Лида проснулась от моих неосторожных взглядов или от ярких лучей.

– Умммм… – потянулась она, подняла голову, посмотрела на меня как-то рассеянно и опять уронила голову на подушку.

Я не знал, говорить что-то или просто молчать, пока сама не заговорит. Я испытывал страшную тоску. Тоску, что мое положение над пропастью, кажется, качнулось в сторону пропасти.

Но разве вся моя жизнь не была одним покачиванием над пропастью?! Я, профессор института нефти и газа, дважды Герой Труда, председатель общества геологоразведчиков и первооткрыватель месторождения Самотлор, которое питает энергией, деньгами весь Советский Союз. И я же убийца, вымышленный Константин Борисович, сын врагов народа, бывший лейтенант 12-й Маньчжурской гвардии. Разве я и так не над пропастью?!

– Что вы там бурчите, профессор? – сказала недовольно или игриво Лида.

– Я… я?

– Вы-вы!

Она вдруг встала и вышла из комнаты. Я тоже встал, надел первую попавшуюся рубашку, виновато поплелся за ней. Лида убежала в уборную, сильным хлопком закрыв дверь. Сразу же из-за двери послышались неприятные звуки. Похоже, ее тошнило. Сильно.

– Лида? Лида? – попробовал позвать я. Но мои неловкие попытки не были слышны сквозь стоны.

Я заметался. Наткнулся на разбросанную одежду, почти выпитый графин водки, две рюмки. Так. Все-таки… все-таки. Начали восстанавливаться вчерашние события, однако я попытался прервать этот поток, думая, что же делать сейчас. И что конкретно я хочу найти в аптечке.

Наконец, обнаружил бутылку «Нарзана», старую, судя по налипшей сверху пыли. Принялся вытирать, потом бросил. Зачем-то полез в холодильник. Там стоял довольно несвежий борщ. Я подумал: «Разогреть, что ли?» Потом разозлился на себя за все эти идиотские действия. Но что же с ней? Что же?

Лида вышла, кое-как завернувшись в небольшое банное полотенце. Прошла мимо, будто меня здесь не было.

Я стоял как вкопанный посреди комнаты. Что же я натворил?! Что же я сделал?! Опять это солнце! Словно тоже пытается разговаривать со мной, пытается вызнать, что же я сделал.

Лида нашла свое платье, кое-как натянула поверх полотенца. Села на стул, уронила голову. Кажется, беззвучно заплакала.

«Дело совсем плохо», – понял я.

– Может, «Нарзана»? – спросил я, протягивая ей, прямо к лицу, запыленную бутылку.

Отмахнулась, уставилась куда-то в угол.

– Прости… простите.

– За что? – так тихо-тихо спросила она, что мне вначале послышалось «зато».

– Зато? Зато что?

– За что? – повторила Лида и снова уронила голову в ладони.

– Ну…

– Извините. У меня… это… это… господи-и-и… что же теперь делать? – на этот раз она заплакала громко, во весь голос.

– Выпейте. Вы отравились, – я опять неловко сунул ей бутылку с водой.

– Нет, – даже как-то гордо отрезала Лида. – Нет. Я не отравилась. Я теперь отравленная. Я испорченная. Ведь меня предупреждали, что может такое случиться. Вот и случилось. – Она вытерла лицо от слез и посмотрела на меня больными, почти прозрачными глазами. – Пойдемте, Константин Борисович, – сказала Лида и взяла меня за руку.

– Ку… ку-да?