Вавилон и Башня

В это время Вениамин ощутил, как щепотки «золотого песка» ссыпаются у него от гортани, куда-то вниз, к желудку, образуя приятный, теплый, звенящий «след добычи». Да, это была неравная победа. Кто такой этот дурачок Олешников? И кто он, Вениамин! Но тем лучше. Таких, как Олешников, надо использовать максимально жестко. Иначе как тогда таким, как Вениамин, дела делать? Всегда какая-то погань попадается, однако… убирать ее иногда так приятно. Наблюдая со стороны, из «укрытия», как погань корчится, возится в своих же «кишках».

Он сидел поглубже в кресле, чтоб его не было видно. Но за секунду до того, как Геннадий Олешников готовился подписать «формуляр», поднялся.

«Золотой песок» внутри уже ссыпался в самый низ живота, настало время ощутить пик теплого и нежного «следа добычи». Если бы Вениамин был рыбаком, наверное, сравнил бы это с тем моментом, когда пойманная рыба начинает показываться из глади воды, заглатывая свои первые и последние порции воздуха.

– Ну-с, – сразу подобрел Игорь Моисеевич. – Значит, договорились. Семнадцатого вылетаете из Шереметьево-2, – Игорь Моисеевич вышел из-за большого стола, пожал руку ничего не понимающему Олешникову и добавил: – Только отдохните хорошо! Прошу вас, – расплылся он в широкой ненастоящей улыбке.

Геннадий уже было дошел до двери из кабинета, как Игорь Моисеевич тихо сказал:

– Да, Геннадий Иванович, совсем забыл. Тут надо планчик один согласовать. Там все нормально, я уже посмотрел.

– Планчик? Какой…

Вениамин вышел из своего укрытия и победно улыбнулся. «След добычи» уже утихал, осталось только обычное чувство превосходства.

– Как…какой еще планчик?

– Ну, Геннадий Иванович, вы разве не помните? – и Вениамин протянул ему свернутый чертеж.

Геннадий трясущимися руками развернул план нового поселка и обмер. На плашке чертежа стояла его фамилия и инициалы, напротив надписи «гл. инженер проекта».

– Как? Да я никогда это не подпишу! – то ли зашипел, то ли поперхнулся он. – Вы с ума сошли! Если мы так магистраль проложим, ни одной постройки в радиусе пятидесяти километров не построить. Да это…

– Ну, ну, – Игорь Моисеевич миролюбиво взял за локоть Геннадия. – А разве это плохо? Поселок будет тихим, никаких домов, огородов вокруг. Леса, поля, речка. Природа, одним словом! Да вы не смущайтесь, дорогой Геннадий Иванович. Наш институт – субподрядчик, и вы только что премию от подрядчика получили, в виде тех самых путевочек-то, – Игорь Моисеевич тронул уголок конверта, торчащий у Олешникова из потертых серых брюк, подшитых снизу грубой ниткой.

– Суб…

– Ну! – сменил тон Игорь Моисеевич, начал говорить громко. Даже зачем-то подошел к двери, на пять сантиметров, как будто невзначай, открыл ее и почти что заорал: – Вы что же, Геннадий Иванович Олешников, вознаграждение за работу взяли, а работать отказываетесь? Да неужели кому-то сейчас путевка на Черное море на всю семью… а она у вас многочисленная… да разве снилось это кому?

Олешников только сейчас опомнился, что путевки (даже если бы они и были) вручает отдел кадров и расписываться надо в журнале отдела кадров. Ему же путевки почему-то вручил главный архитектор, и расписался он на каком-то странном бланке института, который первый раз видел.

Вениамин уверенными движениями расправил чертеж на столе Игоря Моисеевича, по-хозяйски сдвинув какие-то другие листы, и скомандовал:

– Тут, – показывая на плашку чертежа в том месте, где должна стоять роспись Олешникова.

Геннадий в каком-то полуобмороке подошел, поставил подпись и потом тихо, бессильно поплелся к выходу из кабинета.

– Отдохните хорошо! – опять, улыбаясь, сказал Игорь Моисеевич.

Геннадий хотел что-то сказать в ответ, но осекся. Открыл дверь кабинета, которая сейчас показалась ему очень тяжелой, кое-как протиснулся в небольшую створку и вышел в коридор.

Навстречу шла уставшей походкой бывшая машинистка Лидия Николаевна, которая сейчас стала уборщицей «тетей Лидой». У нее была сухая, сгорбленная фигура и иссиня-желтое лицо алкоголички.

Тетя Лида, обычно радостно встречавшая Геннадия, называя его «сыной», на этот раз почему-то не поздоровалась и, кажется, даже строго покачала головой. Или Геннадию так только показалось?

Он кое-как дошел до своего кабинета, сел за стол, машинально начал перебирать проектную документацию реконструкции одной московской гостиницы. «Ничего нового не строят, только реконструируют», – горько подумал он уже совсем не новую для себя мысль. И с каким-то остервенением исчеркал половину спроектированных коммуникаций. Толстым красным карандашом написал с нажимом: «Переделать! Олешников».