Вавилон и Башня

– Это-то я не могу знать. Мое дело – состав до точки довести, а дальше не мне знать.

– Выпьешь? – я протянул ему свою кружку.

– А вы? – Данила то ли подобрел после пол-литра спирта, то ли я настолько опьянел, что эта мерзкая детина показалась хорошей и родной.

– Ну и я.

Выпили по очереди из одной кружки, закусили Данилиной рыбой. Он пошевелил дрова в печке, пошел обратно в кабину. А я опять прилег на лавку, закрыл глаза. От постоянного недосыпания, выпивки, плохой еды весь мой организм как будто гнил изнутри. Я чувствовал это, сомкнув веки, краешки которых были так воспалены, что от прикосновения болели.

Я почувствовал, что тело горит. Данила слишком сильно раскочегарил печку. Надо было выйти, освежиться. Кое-как поднявшись на не слушающихся ногах, попробовал открыть окно. Шпингалет не поддавался.

– Нагужевались, начальник? – голос Данилы послышался где-то рядом.

– А-э-ге… – я хотел сказать «выведи меня».

– Это-то можно.

Он взял меня за локоть, как барышню. Я хотел сбросить тяжелую руку, но не смог. Только сопел и плелся.

– Данила? – кое-как выговорил я его имя. Хотя получилось нечто вроде «ди-ни-ля».

– А-й?

– Когда мы уже поедем?

Мы только дошли до двери тамбура. От скамейки всего два шага, но для меня как будто целое путешествие.

– Куда? – спросил Данила так, будто мы встретились в бильярдной, а ему очень надо было знать, в какой шар бить.

– Ка-а-а-к куда? В экспед… в экс-пе-д… – я понял, что слово «экспедиция» сейчас точно никак не получится.

Данила дотащил меня до кабины. Там была еще одна дверь. Он открыл ее. В лицо сразу ударил целый столб мелких ядовитых мух. Я зажмурился, вновь почувствовав, как воспаленные краешки век касаются друг друга. «Что за ерунда? – подумал я. – Откуда здесь мухи, в такой мороз?» Я закрыл сначала один глаз, стараясь присмотреться, потом другой. Не помогло, мухи били в лицо, ничего не было видно.

– Данила? Данила? Су-к-к-к-а! Откуда эти… А-а-а-а-а! – закричал я что есть силы.

Потом почувствовал сильный толчок в спину и сразу какое-то облегчение, как будто после долгого дня я наконец заснул спокойным здоровым сном.

«Ну и ладно. И ладно, – даже не подумал, а словно понял я. – Никуда они без меня не денутся, гаденыши! – и, кажется, действительно заснул. Только сон ли это?

Я увидел себя в прихожей, но уже не с маленьким маминым зеркалом, а с большим. Это большое зеркало было направлено на другое большое. Оба они в какой-то момент хрустнули, как-то неприятно екнули и разбились.

– Сато! Сато!

– Осколки, – сказал Сато с таким звуком «вжи-и-и-кк», будто вытащил японский меч из ножен.

– Осколки?

– Все это осколки.

– Где же все зеркало?

– Зеркало?

– Если есть осколки, есть и зеркало.

– Есть.

– Где? Где? Где-е-е-е?! – закричал я так сильно, что даже почувствовал боль в горле.

Осколки, летящие от моего зеркала, еще сильнее полетели в осколки второго зеркала. Осколки соединились с осколками.

– Если долго всматриваться в зеркало, зеркало становится тобой, – сказал Сато.

И действительно. Я стал зеркалом. Как будто я сам растворился в каждом из сотни осколков, летящих навстречу друг другу, и все осколки были мной. Но не только мной, а и вообще всем.

– Боль, – напомнил откуда-то появившийся дед Матвей. И я почувствовал боль.

– Боль, – услышал я голос Сато. И почувствовал другую боль, больше похожую на энергию.

Нет, ни на злость, ни на прилив сил, а именно энергию, даже… направленную энергию, словно я мог сделать так, чтобы ветка ели закачалась отдельно от всей ели, сбрасывая снег. Или так, чтобы ветер подул в какой-то один сугроб и разметал его.

«Энергия и боль, – понял я. – Но нет, нет. Это не физическая боль. И даже не душевная. Это боль энергии. Как будто каждое проявление боли зависит от проявления энергии. Нет, не одно уменьшает другое. Одно поддерживает другое. Но вместе! Вместе они падают куда-то. Падают куда-то…»

Я понял, что упал. Упал. Открыл глаза и увидел перед собой тысячи мерцающих осколков. Все они ударяли в глаза своим ярким светом, каждый бил отдельно. Меня столкнул кто-то. Откуда-то. Я кое-как обшарил то, что вокруг… снег, только снег. Я увидел высокие мягкие холмики, которые то поблескивали, то, наоборот, утопали в тени.

Где-то сзади услышал постукивание, а потом гул. Этот гул издавал поезд. Я кое-как обернулся, хотя шея очень болела.

Поезд пропыхтел несколько раз и начал двигаться, напомнив мне живое существо, которое передвигает лапами. Это существо стояло на месте, проворачивая свои лапы-колеса.

«Обмерзли, обледенели рельсы, – понял я. – Значит, у меня есть минут пять, может десять, чтобы подняться, узнать, что случилось, сесть на поезд».

– А ну… – выкрикнул я, как мне показалось, что есть силы. Но вместо этого только маленькая горстка снега рядом со мной разлетелась на крупицы.

Некоторые колеса уже высекали искры. Скоро поезд тронется, оставив меня здесь одного.

«Неужели они поедут без меня? Этот поезд поедет без меня. Как, почему? Ведь это я начальник экспедиции!»

Я попробовал пошевелиться, ничего не получалось.