Вавилон

В дальней комнате Тека укладывала в драгоценный деревянный ларец детскую одежду, шитую голубыми и золотыми нитями. Сверху она положила белую шерстяную накидку, вытканную золотом и отороченную алым кантом. На застежке был изображен усыпанный драгоценными камнями герб рода Набусардаров. Он же украшал и маленькую шапочку, наподобие тех, какие носили халдейские военачальники.

Когда Тека закрывала наполненный ларец, чтобы утром господин передал его Нанаи как дар от победителя, Набусардар шептал на ухо своей возлюбленной:

– Ты будешь матерью, матерью моего сына, моего первенца. Будешь улыбаться солнышку, когда первые утренние лучи озарят твое лицо, будешь улыбаться солнышку, когда оно в полдень поднимется в зенит, согревая землю и все, что дает начало новой жизни, будешь улыбаться солнышку, когда оно под вечер, клонясь к закату, приносит отдохновение природе и женам, столь же плодородным, как и ты, рождающим только жизнь и любовь. Отныне не ведать тебе ни горести, ни печали, дорогая моя. Ты моя навеки, и я навеки твой.

Персидские полки не осмелились вернуться к неприступным стенам Вавилона.

Город городов, могущественный Бабилу, пировал дни и ночи. Народ, опьяненный свободой и вином, ликовал, буйствовал, отплясывая на улицах с рассвета до заката и с заката до зари.

Горстка удалых, как на подбор, воинов смешалась с толпой и льстивыми словами подстрекала народ требовать от царя еще более роскошного пиршества. Это были люди Элоса. Они подговаривали горожан, рассчитывая, что Валтасар уступит их просьбам и устроит пир на праздник сбора плодов. Довольно крови и смертей, надо и повеселиться, пожить в свое удовольствие, да так, чтобы жизнь кипела и бурлила, как горный поток.

Население города толпилось перед царским дворцом и, возглашая славу и хвалу Валтасару, ждало до тех пор, пока царь не объявил, что исполнит волю народа.

Несколько недель готовились горожане, царь и сановники к празднику сбора плодов.

Наперекор Эсагиле Валтасар распорядился соорудить на Дороге Шествий, на священной дороге Аибуршаб, триумфальную арку, справа от нее поставить изукрашенный перламутром и драгоценными камнями трон из чистого золота, а слева – скамьи для сановников и советников, сделанные из лучезарного золота и слоновой кости. Окружающее пространство он приказал вымостить гранитными плитами и начертать на них строфы хвалебных песен, прославляющих могущество и величие Валтасара.

На холме, служившем подножием триумфальной арки, копошились сотни невольников и поденщиков: плотников и камнетесов, мостильщиков и скобовщиков, кузнецов и плавильщиков, граверов и резчиков, гранильщиков и ювелиров. За этим кропотливым муравейником, подобно недреманному оку Мардука, приглядывали десятки скульпторов и архитекторов.

Крылатые бронзовые быки с головами халдейских гениев, по два с каждой из четырех сторон, поддерживали массивные колонны из дорогого диорита. Ребра устоев были окованы золотыми пластинами с украшениями в виде розанов, сердцевиной которых служили самые крупные во всем царстве драгоценные камни. Среднюю часть колонн покрывали сцены сражений с персами. Верх арки представлял собой огромную, отлитую из золота плиту. На ней изображалось, как царь Валтасар приносит в жертву Мардуку, владыке небес, толпу связанных по рукам и ногам персов и льет на алтарь бога из выложенного сверху донизу брильянтами, изумрудами, рубинами и аметистами кубка сцеженную им персидскую кровь.

С террасы висячих садов Эсигиши – гордости царского дворца – Валтасар восхищенно взирал на растущую громаду, творение, искуснейшее из искусных.

Иногда он увлекал за собой молчаливого Набусардара, и тому приходилось вторить царю, неумеренно превозносившему не только новое сооружение, которое было призвано поведать векам и народам о могуществе и славе сына Набонидова, но и готовящиеся торжества.

Однажды Валтасар молвил, показывая на арку:

– Это во славу всевидящего, всемогущего Мардука. Священной же троице в ападане я готовлю жертвы еще более богатые.

Набусардару претила мысль о предстоящих торжествах, они казались ему кознями злых духов, признание царя кольнуло его, точно шип терния.

– Тебя, как я погляжу, не очень радуют мои слова и деяния, – заметил Валтасар, поднимая брови. – Не знаю только, что тому причиной – зависть или равнодушие…

– Я уже говорил, что пировать преждевременно, – боюсь, как бы не было беды. Ты прости меня, царь мой. Но арка твоя и впрямь величественна…

– Величественна… – обрадовался царь. – Это жертва Мардуку… Священной же троице в ападане… ну, да поведаю тебе и о том, ты мудр и многоопытен… Решил я в торжественный день принести на алтарь троицы человеческие жертвы. По моему приказанию отобрано сто самых красивых юношей, на сей раз из числа знатных иудеев и прочих чужеземцев.

– Опять кровопролитие, светлейший? Не ты ли говорил, что потому и устраиваешь празднество, что народу больше невмоготу видеть вокруг смерть и кровь?

– Так-то оно так, мой верховный военачальник, только чем же мне тогда удивить две тысячи жрецов да две тысячи вельмож, что соберутся на пир в ападану?