Ватутин

Генерал армии С. М. Штеменко вспоминал: «До сих пор остается загадкой, как это Ватутин — человек, безусловно, осмотрительный и всегда уделявший должное внимание разведке противника, на сей раз так долго не мог оценить размеры опасности, возникшей перед фронтом. Объяснить такое можно лишь чрезвычайной его убежденностью в том, что враг уже не в состоянии собрать силы для решительных действий. В действительности же до этого было ещё очень далеко. Гитлеровские генералы не собирались уступать нам победы».

Безусловно, даже потерпев поражение, вермахт был ещё силён. Даже очень силён. И забывать об этом Николаю Федоровичу не стоило. Однако чрезмерная уверенность в своих силах и, наоборот, в слабости врага привела к тому, что не была проведена необходимая перегруппировка войск, выделено мало резервов, отсутствовала оперативная пауза. Тем не менее трагедии, какие случались в 1941 и 1942 годах, не произошло. «Хотелось бы заметить, что даже при всей неожиданности вражеского контрнаступления наш отход не носил на себе следов растерянности и сумятицы, — вспоминал впоследствии А. М. Василевский. — Ни порядок, ни руководство войсками не нарушилось, хотя все тяжело расставались со столь дорогими нашему сердцу городами и районами».

Войска Ватутина с двадцатых чисел февраля отошли на разных участках на 100—120 километров. Николай Федорович, оттягивая назад вырвавшиеся вперед части 3-й танковой армии и 69-й армии, сумел организовать плотные боевые порядки западнее и юго-западнее Харькова. Намного хуже была ситуация у соседей — Воронежского фронта, войска которого вынуждены были оставить ранее освобожденные от захватчиков крупные города Харьков, Белгород, другие населенные пункты. Отступление вызвало гнев у Сталина. Он тут же позвонил члену Военного совета Н. С. Хрущёву и, по свидетельству Жукова, «резко отчитал его», припомнив постыдные неудачи Юго-Западного фронта летом 1942 года.

Для исправления ситуации на Воронежский фронт срочно был направлен представитель Ставки Г. К. Жуков, получивший недавно звание Маршала Советского Союза. Он доложил Верховному главнокомандующему, что обстановка на месте оказалась намного хуже, чем докладывал командующий Воронежским фронтом генерал-полковник Ф. И. Голиков. Более того ни Голиков, ни член Военного совета Хрущёв не могли что-либо конкретно доложить о складывающейся обстановке.

— Эх, вы, магнаты! — бросил им со злостью Жуков, резко махнул рукой и отвернулся.

В этот критически-тревожный момент Георгий Константинович вынужден был взять управление войсками на себя. Его твердость и решительность спасли фронт. В разгар одного из оборонительных боёв из Генштаба запросили, что доложить Сталину об обстановке на Воронежском фронте. Жуков твердо ответил, что враг будет остановлен и дальше не продвинется ни на шаг. Вскоре так оно и случилось. Как ни пытались гитлеровцы возобновить наступление, но так и не продвинулись вперед. Понеся ощутимые потери, особенно в танках, они закрепились на достигнутых рубежах. Касаясь дальше дел фронта, Жуков прямо заявил:

— Командующего Голикова надо немедленно сменить и поставить на этот горячий фронт генерала Ватутина.

Позже эти же слова Георгий Константинович повторил в разговоре со Сталиным. Но Верховному, хотя он и одобрил кандидатуру Ватутина, мнения Жукова было, похоже, недостаточно. Поэтому он обсудил это назначение с одним из «своих людей», а именно с членом Военного совета Воронежского фронта генерал-лейтенантом Н. С. Хрущёвым. «Свои люди» у Сталина — это члены Политбюро ЦК партии и другие доверенные лица. Хрущев входил в их число, как и уже знакомые читателю Л. З. Мехлис и Н. А. Булганин. В этом же списке значились Л. М. Каганович, Г. М. Маленков, А. А. Жданов... Назначенные членами Военных советов важнейших фронтов, они отвечали за проведение политики партии в войсках, решали кадровые вопросы, осуществляли надзор за военачальниками, давали им оценку, сообщали об их недостатках. Разговор Верховного с Хрущевым как раз и проходил в рамках выполняемых членами Военных советов функций.

— Мы думаем назначить Ватутина командующим войсками Воронежского фронта, — сказал Сталин. — Вы знаете генерала Ватутина?

— Я генерала Ватутина знаю, и даже очень хорошо знаю, — ответил Хрущев. — Я высокого о нём мнения.