Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Разговоры персонажей сначала напоминают пушкинские «споры между Лафитом и Клико», затем возникает идея отстранения от власти слабого правительства – исключительно для защиты демократии. Начинается череда закулисных переговоров и интриг, все отчетливее звучит тоска по сильной руке, и ситуация получает наконец свое логическое разрешение. Один из персонажей сообщает: «Мы все знаем, что есть только один человек, способный навести здесь порядок, вернуть нацию на путь дисциплинированной работы во благо отечества и обеспечить ей подлинно свободное и подлинно демократическое будущее»169. Разумеется, этот человек – Олаг.

Сам Гавел спустя несколько лет признавался, что работал над «Конспираторами» слишком долго и слишком многого от них ждал, а пьеса получилась «без крови, без юмора и без тайны»170. Оценить это российскому читателю будет сложно: «Конспираторы» – единственная большая пьеса Гавела, не переведенная на русский. Но примечательно, что именно к ней он написал самый большой авторский комментарий из когда-либо предпосланных им к своим произведениям.

В этом комментарии Гавел обращается к своим традиционным темам – человеческой идентичности и аутентичности.

С точки зрения темы пьесы неважно, какова была ситуация в стране, были страхи наших заговорщиков обоснованы или нет и как эта ситуация должна была решаться «правильно». Целью пьесы не является анализ тех или иных намерений и тех или иных действий. Важно для пьесы только одно – что в конце действия мы видим прямую противоположность того, что было в начале. Что это произошло без видимого и преднамеренного перелома, без нарушения логики и последовательности отдельных шагов. Все произошло как-то случайно, автоматически, в каком-то смысле «естественно». Но результат совершенно неестественен: пришли к прямой противоположности того, к чему хотели прийти. Как это могло случиться? Где ошибка?171

Разгадку автор видит в том, что для всех героев пьесы демократия и ее ценности не являются чем-то прирожденным. Напротив, все они люди авторитарного склада, тяготеющие к диктатуре. В начале пьесы они вынуждены говорить о демократии, но внутренне ей не преданы. Получается, что никакой ошибки нет – природа героев побеждает надетые ими маски. Но откуда берется потребность в диктаторе? Гавел находит ее в общем кризисе идентичности, в неспособности человека «опереться на себя самого» и «вынести бремя свободы». «Углубляющийся кризис человеческой идентичности в мире современной технической, потребительской и бюрократической цивилизации незамедлительно ведет к скрытой и открытой фашизации общества» (там же).

В пьесе и пояснениях, которые дает ей сам Гавел, нетрудно разглядеть отсылки к Пражской весне и ее подавлению, к началу нормализации. Люди, которые публично разделяли ценности 1968 года, становились ожесточенными нормализаторами. Однако сам Гавел прямых политических толкований старался избегать.

Пьеса упоминается в переписке, которую Гавел в 1971 году вел с Кеннетом Тайненом. Этот критик и продюсер, руководитель репертуара Королевского национального театра Великобритании был весьма заинтересован в получении новой гавеловской вещи, но драматург постоянно откладывал завершение работы, ссылаясь на самые разные причины. Получив же в конце концов текст «Конспираторов», Тайнен прислал вежливое письмо, смысл которого сводится к тому, что британский театр ждал чего-то совсем другого.

«Конспираторы» даже не вошли в первое собрание сочинений Гавела. В 1992 году в театре «На перилах» Андрей Кроб поставил по ним спектакль, весьма благосклонно принятый и публикой, и критиками. Но вот, например, о спектакле, появившемся на сцене лондонского театра «Orange Tree» (с середины 70-х режиссер этого театра Сэм Уолтерс поставил практически всего Гавела), английские рецензенты отозвались холодно. Обозреватель «The Guardian» написал, что «не видит причины спорить с гавеловским определением пьесы как своей самой слабой»172.