Вацлав Гавел. Жизнь в истории

В Москве Гусак показал себя мастером дипломатических маневров. Заявляя о поддержке реформ, всячески показывая свою солидарность с Дубчеком и настаивая на выводе советских войск, он в то же время подчеркнуто дистанцировался от Высочанского съезда. (Перед этим он же постарался сделать так, чтобы большинство словацких делегатов в Высочаны не поехали, представив тем самым все произошедшее там как событие чешского, а не чехословацкого масштаба.) Наконец, именно Гусак настаивал на том, что компромисс с советской стороной неизбежен, а заключительный протокол должны подписать все члены делегации. На многих советских партнеров этот, по сути, новый для них человек произвел неплохое впечатление. Косыгин еще на московских переговорах высказал мысль о том, что он мог бы стать новым председателем правительства.

Вернувшись в Братиславу, Гусак провел триумфальный для себя съезд КПС, получив должность первого секретаря, протолкнув в ЦК своих сторонников и решительно ослабив позиции Биляка. Любопытно, что его речи на съезде звучали еще откровенно реформистски. Однако от месяца к месяцу риторика Пражской весны из речей Гусака выветривалась, а критика Дубчека и наиболее рьяных реформаторов звучала все громче.

В апреле 1969 года Гусак тайно встретился c маршалом Гречко в Братиславе и Брежневым в Мукачеве (тогда это был уже запад Украины, хотя до войны город принадлежал Чехословакии) и, видимо, получил добро на то, чтобы перенять бразды правления у Дубчека. Фактически начало правления Густава Гусака и считается у большинства историков началом так называемой нормализации, хотя на упомянутом нами пленуме за Гусака голосовали также и многие сторонники реформ, надеявшиеся, что он в состоянии сохранить завоевания 1968 года. Кстати, по мнению историка Антонина Бенчика, примерно такие же настроения весной были и у Гавела – якобы он считал Гусака меньшим злом, а Дубчека называл «лириком и мечтателем»162.

Письмо Дубчеку. Начало 70-х. «Заговорщики»

«Речь о чести и гордости»

В августе Гавел пишет Дубчеку открытое письмо. Смещенный с поста первого секретаря, тот все же занимал формально высокий пост председателя Федерального собрания. В начале письма Гавел напоминает, что однажды ему доводилось общаться с бывшим лидером КПЧ, хотя тот, скорее всего, этого не помнит и едва ли знает Гавела как литератора. Затем автор переходит к главной цели:

Не нужно быть слишком искушенным политическим наблюдателем (а я им точно не являюсь), чтобы понять, что одобрение советской интервенции и безоговорочное принятие советской версии чехословацких событий 1968 года партийными, а стало быть, и государственными органами является вопросом нескольких недель, если не нескольких дней, а текущая политическая пропаганда есть не что иное, как идеологическая подготовка этого шага, который окончательно превратит всю поставгустовскую чехословацкую политику в политическую, идеологическую и моральную капитуляцию. <…>

Люди видят в вас честного, прямого и храброго человека. Вы для них – политик, верный справедливости. Им нравится ваш искренний взгляд и человеческая улыбка. Они верят, что вы не способны на предательство. Все это, разумеется, хорошо знают и те, кто сегодня под защитой советских пушек обновляет в нашей стране старые порядки и постепенно ликвидируют все, что Чехословакии принесла весна 1968 года. И потому сегодня одна из их главных целей не только принудить вас подчиниться их идеологии, но и добиться, чтобы именно вы сказали решающее слово в поддержку их политики.163