Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Организаторы турнира больше всего хотели избежать политических неприятностей. Начальник стокгольмской полиции предлагал провести оба матча без зрителей, в крайнем случае – не пускать в ледовый дворец чехословацких эмигрантов, но настоять на своем не успел. В итоге во время игры зрители скандировали «Дубчек, Дубчек», а на трибунах можно было видеть баннеры «В августе вы – сегодня мы» и «Сегодня вам и танки не помогут», вспоминал спортивный журналист Вацлав Пацина156. Чехословацкая сборная тогда пробуждала симпатии даже у советских болельщиков из интеллигенции. «Мне было всего четыре года, но я помню, как мама и папа, всегда болевшие у телевизора за “наших”, вдруг стали явно сочувствовать “чехам”. “Они как танки!” – говорили родители восхищенно и улыбались, хотя я видел, что и за “наших” им тоже было обидно», – вспоминает журналист Даниил Коцюбинский157.

21 марта, после первой победы, на Вацлавской площади собралось несколько тысяч человек, скандировавших антисоветские и антирусские кричалки. 28 марта, после второго матча (в нем отличился и Вацлав Недоманский, который через несколько лет бежал в Северную Америку и еще успел поиграть в НХЛ), Вацлавскую площадь заполнили 100-150 тысяч человек, в Братиславе стихийная демонстрация собрала около 20 тысяч участников. В ходе массовых беспорядков по всей стране был ранен 51 полицейский.

Мишенью для наиболее радикальной части демонстрантов стало все связанное с СССР. В Либереце и Теплице жгли советские флаги, в Оломоуце били окна советской военной комендатуры, в Усти-над-Лабем сожгли у советской воинской части два автомобиля и три мотоцикла. В Праге агрессия выплеснулась на офис «Аэрофлота» – министерство внутренних дел в своем официальном отчете оценило ущерб от разгрома представительства более чем в миллион крон158.

Многие историки считают именно вечер после второй хоккейной победы последней каплей в чаше терпения брежневского Политбюро. Руководство КПЧ получило ультиматум: или наводите порядок собственными руками, или будет хуже. Генерал Ярузельский как-то сказал, что главный урок, вынесенный им из жизни в СССР, звучит так: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим»159. Похоже, это хорошо понимали и чехословаки.

17 апреля на пленуме ЦК КПЧ 150 человек из 182 собравшихся проголосовали за то, чтобы Дубчек сложил с себя полномочия первого секретаря партии. И хотя сам он пытался протолкнуть в качестве своего преемника Черника, подавляющее большинство ЦК проголосовало за Густава Гусака. В 1971 году он станет генеральным секретарем, а в 1975-м сменит на президентском посту уже тяжело больного Людвика Свободу.

Густав Гусак

Подпольщик, узник, фрондер

«Гусак представляет собой исключительно противоречивую фигуру, в драматической судьбе которой остается множество открытых вопросов, для историка зачастую едва понятных и объяснимых», – пишет историк Зденек Доскочил160.

Гусак (1913-1991) происходил из небогатой словацкой семьи: его отец был рабочим, но после ранения в Первую мировую ему пришлось трудиться на земле. Мать Аугустина (до 40-х годов именно такое имя носил Гусак) умерла от туберкулеза, когда ему был всего год. В детстве он получил католическое образование, с отличием окончил гимназию, поступил на юридический факультет Университета Коменского в Братиславе. Уже в шестнадцать лет примкнул к Коммунистическому союзу молодежи, а студентом вступил в компартию. Блестяще окончив университет, вскоре смог получить степень доктора права и начал работать в адвокатской конторе Владимира Клементиса. (Владо Клементис – словацкий политик, член партии с 1924 года. В 1939-м был исключен за критику пакта Молотова-Риббентропа и военные годы провел в Лондоне, работая на радио и сотрудничая с правительством в изгнании. После войны вновь принят в коммунистическую партию, после переворота возглавил Министерство иностранных дел вместо Яна Масарика. В 1952 году казнен по делу Рудольфа Сланского.)

Большую часть военного времени Гусак жил на легальном положении, не принимал участия в подпольной деятельности партии и работал адвокатом – несмотря на то что в Словакии воцарился клерикально-фашистский режим, репрессии против коммунистов никогда не достигали там такого накала, как в Протекторате Богемии и Моравии. Его неоднократно арестовывали, но всякий раз выпускали, в том числе и благодаря связям с влиятельными людьми. В качестве платы за свою свободу Гусаку даже пришлось съездить в пропагандистскую поездку по оккупированной немцами Украине. Вероятно, поездка потом стоила бы ему очень дорого, если бы сама идея не была постфактум спущена на тормозах; ни одному участнику не пришлось публично расписывать красоты нацистской оккупации.

Все поменялось весной 1943 года. Словацкая контрразведка нанесла мощный удар по коммунистическому подполью, и партия на несколько месяцев осталась обезглавленной. Приехавшему из Москвы эмиссару пришлось срочно назначать новое руководство, и выбор пал на Гусака.