Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы

Это классический стиль британской пехоты – не расходовать издалека зарядов неточных мушкетов, а подойти близко, встать крепко и открыть смертоносный залповый огонь. Пиктон увидел, что французы запаниковали, и использовал свой шанс. «В атаку! – крикнул он. – В атаку! Ура!» И тут же был убит мушкетной пулей в лоб. Его предсказание о могиле в Уэльсе, к сожалению, сбылось.

То был его прощальный поклон. «Красные мундиры» пошли вперед с примкнутыми штыками, а французы были остановлены, правда, только после рукопашной схватки. Одним из британских батальонов был 32-й, из Корнуолла. Он оказался ближайшим к перекрестку, с севера от Ла-Э-Сент. И к этому батальону подступили французы. Один из знаменосцев в звании лейтенанта внезапно столкнулся с французским офицером, который «схватился за древко»:

Я еще удерживал в руке шелк (знамена были почти новые). В этот самый момент он попытался выхватить свою саблю, но не успел, потому что сержант-знаменщик по фамилии Швитцер проткнул ему грудь пикой, а правофланговый нашей дивизии по фамилии Лэйси выстрелил в него. Он упал у моих ног замертво.

Сержанты-знаменщики именно этим и должны были заниматься – защищать знамена. Они носили оружие, которое вполне современно смотрелось бы при Азенкуре, – эспонтон, копье длиной 2,75 метра, снабженное крестовиной, чтобы наконечник не проникал в тело врага слишком глубоко. Немилосердно, зато практично. Один британский офицер наблюдал при Ватерлоо, как вражеский улан пытался вытащить свою пику из тела убитого им британского драгуна. Чтобы вытащить наконечник, улану потребовалось несколько сильных рывков, во время которых он не мог защищаться. Крестовина же эспонтона не позволяла наконечнику застрять в теле.

Лейтенант Шельтенс служил в голландско-бельгийском батальоне, который не сбежал вместе с остальной бригадой Биландта. «Наш батальон открыл огонь сразу же, как только в него вернулись застрельщики». И произошло это в опасной близости от вершины гребня, потому что «капитан Анри л’Оливье, командир роты гренадеров, получил в руку мушкетную пулю, от которой в рукаве его куртки задымилась набивка».

Теперь бой шел по всему хребту гребня. Некоторые батальоны «красных мундиров», как и люди лейтенанта Шельтенса, били залпами с убийственно близкого расстояния. Залповый огонь волнами перекатывался по батальонам. Рота стреляла, затем перезаряжала мушкеты и ждала своей очереди. Французы не успели развернуться как следует. Предполагалось, что они растянутся в линию, которая одолеет противника. Однако по ним ударили залпами с флангов и обратили солдат в бегство. Другие «красные мундиры» пустили в ход штыки, загоняя сорокасантиметровые лезвия во французских нарушителей воинской дисциплины. Люди кричали, вопили, барабаны били, горны трубили, мушкеты стреляли. Тысячи людей сражались за вершину гребня. «Красные мундиры» в мгновение ока получили преимущество, и капитан Дютильт решил, что причиной тому – воодушевление людей, которые «заставили смешать ряды»:

А мы за это со штыками напали на новых врагов. Борьба возобновилась, и последовал ужасающий бой. В кровавом месиве офицеры продолжали выполнять долг, пытаясь восстановить хоть какой-нибудь порядок… Потому что в беспорядке солдаты не могут ничего.

Дютильту повстречался 92-й полк хайлендеров, который отжимал французов штыками, а в это время справа от них капитану Джонни Кинкейду пришлось вылезти из его песочной ямы и отступить к перекрестку, где его стрелки палили по ближайшей колонне. Вместо Пиктона командование взял на себя сэр Джеймс Кемпт, он орал на Кинкейда, требуя от того заверений, что никогда не покинет свою позицию. Кинкейд дал слово генералу и тут же пожалел об этом:

Скосив глаз вправо, я увидел следующую порцию кирасиров, и некоторые из них направлялись к пролому в живой изгороди, где именно я и стоял.