Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы

После третьего залпа от нашего батальона осталась примерно рота. И снова прозвучала эта жуткая команда: «Сомкнуть строй!» Однако она отнюдь не наполняла наши сердца ужасом или отчаянием. Наоборот, воодушевила нас, вдохнула мысли не только о победе, но и о мести за несчастных товарищей, которые умирали у нас на глазах.

Канле писал, что колонне потребовалось 20 минут, чтобы пересечь мокрое, засаженное рожью поле, которое он полагал возможным пройти пешком за 5–6 минут, да еще передвижение нарочно замедляли. Капитан Дютильт решил, что французы слишком спешат, рискуя сгоряча разрушить боевой порядок:

Спешка и энтузиазм становились опасны, поскольку путь до врага оставался еще долгий, и солдаты вскоре утомились бы, в полной амуниции передвигаясь по вязкой земле, отрывающей штрипки на брюках, а иногда и отнимающей обувь. В рядах скоро возник бы беспорядок, особенно когда голова колонны подойдет на расстояние поражения для вражеского огня.

Чтобы пересечь долину, потребовалось 15–20 минут, и все это время колонны прореживались ядрами, бомбами и картечью, но продолжали идти, теперь уже вверх, хоть и по пологому склону. В головной части колонн уже начался бой, там сражались стрелки обеих сторон, но, когда огромные колонны подошли к вершине, французские стрелки откатились назад, чтобы вернуться к своим батальонам. Они отбросили вражеских застрельщиков, но не переходили гребень и не стреляли в солдат на другом склоне. Эту работу они оставили большим колоннам.

Канониры союзников дали последний залп картечи, пробив кровавые дыры в рядах наступающих, затем оставили свои пушки и бросились под защиту пехоты, за гребень. Один британский канонир в панике заклепал запальное отверстие железным гвоздем, боясь, что враг захватит и использует орудие. Теперь пушки союзников молчали, прекратила огонь и французская артиллерия, опасаясь попасть в свою же пехоту, находившуюся почти на вершине гребня. На левом фланге французские войска преуспели, выбив стрелков Королевского германского легиона из сада Ла-Э-Сент. Те попрятались в постройках фермы, и локальное сражение продолжилось, как в Угумоне. Ла-Э-Сент окружала высокая каменная стена, но бойниц в ней проделали мало. Тем не менее ее германский гарнизон удерживал значительно большее количество неприятельских сил. Тощий Билли, принц Оранский, видя угрозу ферме, отправляет туда на помощь ганноверский батальон и точно так же, как при Катр-Бра, настаивает, чтобы батальон построился в линию. Батальон наступает справа от главной дороги, с противоположной стороны от места, где колонны приближаются к вершине холма, но этот фланг у французов прикрывают 800 кирасиров. Ганноверцы увидели кавалерию слишком поздно и были разбиты, знамя их оказалось захвачено.

Но битва при Ла-Э-Сент – не основное сражение. Германцы сидят в осаде, а французы, хоть и окружили ферму, не могут ни одолеть стены, ни взять приступом прочные ворота. В амбаре ворот не было, но легионеры забаррикадировали вход и держали оборону. На другом фланге из Паплота выбили защитников, задавив их числом, но и это было не столь важно. Победить можно, только если удастся взять гребень и пробить линию обороны герцога.

Пушки «гран-батареи» прекратили пальбу, и тяжелые клубы порохового дыма медленно уплыли на восток, открывая вид на долину. И французы увидели победу. Они видели, как масса людей в голубых мундирах поднялась на гребень. Позади них лежали огромные валки окровавленной ржи и бесчисленные тела – и мертвые, и изувеченные, и раненные, ползущие назад, к молчащим пушкам. Однако французские орлы высоко реяли над британским гребнем. Офицер французского штаба взглянул на Наполеона, чтобы узнать, какие чувства он испытывает. «На его лице читалось удовлетворение, все шло как надо, и, несомненно, в тот момент он был уверен, что выиграл сражение». Маршал Сульт считал так же. Глядя на постепенно разворачивающиеся на поле боя события, он даже нашел время, чтобы черкануть письмо другу, в Париж, написав, что битва идет превосходно и подает все надежды оказаться победоносной.

А ведь Сульт ранее уже сражался с Веллингтоном и должен был лучше знать герцога.