Василий Голицын. Игра судьбы

— Ай, господин, просится, хочет. А чего — не знаю. — И она расхохоталась деланным смехом.

— Зато я знаю, — заплетающимся голосом проговорил князь Василий и потянул Машку в соседнюю горницу с полатями. Но он был так распален, что мгновенно извергнулся.

— Эх, весь запал впустую пропал, — с сожалением протянула Машка. — Поторопился ты, господин мой. Теперя тебя не воскресишь. Отпел ты свой молебен.

— Н-не… Вос… — пробормотал он и мгновенно уснул.

Сон его был краток. Проснувшись, князь долго не мог прийти в себя. Где он? Что с ним было? Уж не дьявольским ли наваждением перенесен сюда из своих покоев? Князь Василий полежал не двигаясь еще некоторое время, и тогда все всплыло в памяти. Да ведь он у братца, князя Бориса, и ехал сюда по делу! О, Господи, грех-то какой!

Князь Василий сполз с полатей, и, чувствуя во всем теле изломанность, а во рту отвратительную залежалость, на неверных ногах поплелся в трапезную. Картина, открывшаяся его взору, удручала: все лежали вповалку. Князь Борис лежал в углу в обнимку со своей Грушкою, рот у него был разверст, язык вывален, исторгая не то храп, не то бульканье.

Князь Василий припал к кувшину. Оказалась в нем не брага, а квас. Он пил и пил, не в силах утолить жажду. Поняв, что дела не сладить, он вышел во двор. Выездные его дремали — кто на козлах, кто прямо под пролеткою, а оба гайдука играли в кости.

«Экий конфуз, — думал он. — И как это меня угораздило! Впрочем, а что я мог? Да и можно ли было толковать с Борисом всерьез».

И снова сомнение охватило его. А стоит ли с братцем затевать этот разговор — значимая ли он величина в глазах молодого царя? Брат Иван, тот несколько серьезней, но зато менее прилежит к царскому двору…

Так ничего и не решив, приказал везти себя домой. Все как-то опостылело. Бросить хлопоты и ждать, когда все само решится? Быть может, так надобно и поступить. Царь Петрушка неуправляем, вряд ли кто-нибудь из бояр имеет на него влияние… «А что, если? — мелькнула у него мысль. — Что, если напустить на него иноземцев? Пусть они, кто-нибудь из его, князя Василия, доброжелателей поговорят с молодым царем о том, каков он есть, о его доблестях, о его познаниях, об уме и многоязычности, о взглядах, не уступающих взглядам французских, голландских и иных мыслителей и политиков… Да, пожалуй. Пожалуй, это верней…»

Беспокойная мысль князя Василия металась из угла в угол. Вариантов было не так много, и все он перебрал. Ни один не казался ему вполне надежным. Но когда над твоей головой занесен меч, поневоле будешь хвататься хоть за соломинку.

А советчиков ему не надобно. Он сам себе главный советчик. И в отличие от царевны Софьи, не знающей, за что ухватиться, и окружившей себя множеством людей с советами — от знахарок и травниц до юродивых и шелудивых колдунов. Всем она внимает, все советы принимает, все исполняет, благочестива и богомольна сама, бьет поклоны, как ее брат царь Иван — Иоанн Пятый.

Князь Василий не был ни суеверен, ни богомолен. Обряды старался блюсти, дабы не косились. Моленной в доме не держал, а хаживал в ближнюю церковь Параскевы Пятницы. Не Бог весть какова святая, а храм во имя ее поставили. Любовался иконами старого благолепного письма, хотя и Симона Ушакова почитал за большой талант. Тем более что в его иконописи уже чувствовались влияния прославленных живописцев Италии и Голландии.

Худо было у него на душе, смутно. Сидя в кресле, вслушивался он в мелодичный звон напольных часов французской работы. Они неумолимо отсчитывали время. Его уходящее время.

Глава пятнадцатая Тяжек царский венец

Царю застят, народ напастят.

Царь гладит, а бояре скребут.

Не держи двора близ княжьих хором.

Бог помилует, так и царь пожалует.

Народные присловья

Свидетели