Василий Голицын. Игра судьбы

— Ну и что? — задорно блестя глазами, отвечала Софья. — И сестер своих в свет вывела и у них галанты завелись. Довольно нам, царевнам, взаперти сидеть! Разве ж мы не царские дочери?! Не все ж нам заморских принцев дожидаться. Не идут они к нам. Все им у нас чуждо. И веру менять; как тот датский королевич Вальдемар, не желают, да и с нашими обычаями тож не свыкаются. Что ж, навечно в девках сидеть? Без радости любительной, яко овцы в загоне. Нет, с этой стариною покончено. Я пример задала, а дале небось и по моей дорожке иные царевны пойдут.

Вышла на большую дорогу, ощутила вкус свободы и власти, власти! И уткнулась в тупик. Не для себя только. Для всех, кто был ей привержен. Тупик и для него, князя Василия. Выхода из него он не видел. Уперлись, и теперь надобно ждать, каково все обернется. Все в руках молодого Петра. За Ивана не спрячешься. Как показали последние события, и он, чуя силу брата, к Петру повернулся.

Князь ждал визита царевны, понимая, что она непременно явится за советом. И не обманулся. Явилась. И с дорога:

— Решилась я, князинька, ехать к Петрушке на поклон, как ты советовал давеча.

— Да не давеча я тебе советовал, а три года уж тому. А теперь поздно, государыня. Теперь он и говорить с тобою не захочет.

— Как это не захочет говорить? Разве ж я не во власти? Не сестра ему?

— Кончилась твоя власть, сколько ж можно тебе твердить. Поцарствовала противу закона и обычая, и довольно. Сколько веревочке ни виться, а конца не избыть. Разве что ежели ты ему прямо объявишь: слагаю-де власть к твоим ногам, а сама уйду в монастырь…

— Еще чего захотел! — с гневом оборвала его Софья. — В монастырь? Да я лучше удавлюсь.

— Ну и давись, — таково он тебе ответит. — Эх, вижу, что наученье мое прахом пошло. Ведь ежели бы ты еще год назад Петру повинилася да отказалась от правления, он бы тебе волю дал. И, как знать, может и соединилися мы с тобою в честном браке. А теперь что? Теперь он хозяин-барин…

— Не может того быть, — пробормотала царевна.

— Так оно, так. Можешь мне поверить. А ты увлеклася: почала примерять царские регалии — шапку алмазную со крестом да иные из большого наряда — венец, скипетр, державу… Не по рангу они тебе, шапка велика, а держава тяжела. Сказано: не в свои сани не садись. Вот и проиграли мы с тобою, вестимо проиграли. Ты все выбирала меж мною и Федькою. А теперь вот Петруша требует Федькиной головы.

— Не отдам! — снова вскинулась Софья. — Как можно отдать Федора: ведь он слуга верный и царям исправно послужил.

— Послужил да прослужил, — угрюмо произнес князь Василий. — Прослужился! Вспомни-ка: чел я тебе из книги итальянской Николая Макиавеля заповеди. Книга так называется — «Князь». Учит он науке государя, правителя. Помнишь ли?

— Много чего всякого ты мне читал, можно ль в голове удержать, — огрызнулась царевна.

— Так вот: правитель, трактует он, должен быть подобен лисе и льву, ибо лиса умеет обойти капканы и обвести охотника, а лев отпугнуть волков. Может, и львом ты успела побыть, а лисой, как тебя учил, отказалась. Болезнь, коли она запущена, излечить трудно; вот ты, госпожа моя, и запустила болезнь. И ноне она не излечится.

— Ты, князинька, каркаешь, точно ворон. Брошусь к Петрушке в ноги, он и замирится.

— Проста ты, государыня. Не замирится он ни за что, потому что видит: загнал нас в тупик, и нету нам выхода. Это ровно капкан какой: захлопнулся и нас придавил.

Он виноват: видел безысходность Софьиного правления, видел тупик — не отчетливо, как в тумане. Думал — обойдется, пронесет. А ведь не могло пронести. Софья, без сомнения, незаурядна, даже умна, но как большинство женщин не желает заглядывать вперед и думать о последствиях.

Да, меа кульпа — моя вина, продолжал размышлять он так, словно ее не было рядом. Видно, ждала, что умственному его взору нечто спасительное откроется. А ведь выхода и в самом деле не было. Она во все время их близости понимала, впрочем, что юный Петр — главное препятствие ее властолюбию. И что только не делала, чтобы его извести: и к колдуну прибегала, и заговоры всякие произносила, и поджигателей нанимала, дабы наследник царевич Петрушка в пламени сгорел. И вот теперь эта авантюра с Шакловитым…

Власть проникает в поры человека точно яд. Она пропитывает его всего. И тогда он пускается во все тяжкие, дабы во что бы то ни стало ее удержать. Даже тогда, когда видит безуспешность своих попыток.

Человек — игралище судьбы. Она то возносит его на вершину жизни, то с шумом обрушивает, вниз, в грязь, в болото. И он увязает там, тщетно пытаясь позвать на помощь. Его уже никто не слышит, он как бы перестал существовать. Кто услышит сейчас Федора Шакловитого, еще недавно бывшего на высоте власти? А никто и ни за что. Он еще ходит по Москве — живой покойник. И хоть царевна вцепилась в него, но вынуждена будет отдать его на заклание, как Тараруя. Игра проиграна, и за проигрыш надо платить. Платить своей головой.