Василий Голицын. Игра судьбы

— Во всем этом он не нуждается с таковой молодою самонадеянностью. Не чувствовал он в себе силу, увидел, а верней, ощутил в себе возможность управить царство. Молодость, стоит ей обсушить и расправить крыла, тотчас срывается в полет — куда глаза глядят. Все-де она Может, любого берега достигнет. И я таков молодой был. Все думал: кабы мне власть, уж я бы показал. Не упустил бы кормило, как дед мой Василий Васильевич. Ведь он с Василием Шуйским на одной ноге был, в шаге от царского трона. Сытное тогда было время, со всех сторон наступали воры — Тушинский да Болотников, не было царя на Москве. Шуйского да Голицына бояре называли на царство. Шуйский Голицына обошел. Уж как это стряслось, я не ведаю. Скорей всего, потому что дед мой бился под Оршею, да и угодил в полон вместе с митрополитом Филаретом — отцом будущего государя Михаила Романова. Долго томился он в плену у поляков, а когда произошло замиренье да стали обмениваться пленными, бедный мой дед по дороге в Москву захворал и помер, так и не увидевши родного очага. Гордый был человек. Король Сигизмунд, Жигимонт по-польски, звал его в службу. А когда приговорили бояре звать на опустевший престол королевича Владислава, дед мой почел таковой выход за лучшее и призвал присягать ему, да и сам присягнул. Борис Годунов числил меж своих злейших врагов князей Голицыных да Лыковых, потому что дед мой ему противился, а в Думе был первый.

— Что ж ты мне прежде не сказывал, мы бы ему честь оказали. — Князь махнул рукой.

— Чести и мне довольно было. Более чем надобно. Я же ее не ищу.

Софья глянула на него с нежностью. Только сейчас она прониклась пониманием, сколь дорог ей князь Василий. И как могла она променять его на Федора Шакловитого? Федор был однодневкою, мотыльком, летевшим на огонь. Ныне он опалил крыла. Жаль его: жалела бабьей жалостью. Оба они преданы ей, но князя преданность осмысленней, крепче. А Федор — мужик, видно, он отыграл свое. Но покамест отдавать его Петрушке она не собирается: там, в Троице, Федора ждет неминучая плаха.

— Коли не зовешь в опочивальню, — молвила она с усмешкой, — то прощевай, князинька. Благослови, чтоб Петрушка замирился. За тебя просить буду.

— Что ты, что ты, не дай Бог! — вскинулся князь. — Ты мне хуже сделаешь. Не тот ты ходатай за меня. Вот ежели бы царица Наталья просила — другое дело. Коли братец мой Борис не достиг ничего, то уж тебя Петр не захочет и слушать.

Князь осенил ее крестным знамением, и царевна вышла. А он был уверен, что строптивый царь Петр не пожелает с нею видеться, а не то чтобы разговоры разговаривать. Великие разочарования ждали Софью. Но и его, князя Василия. Падение неминуемо. А выхода нет. Есть исход — в Польшу, как некогда князь Курбский. У царя Петра хватка та же, что и у Ивана Грозного. Он не глядит на родовитость, на славу предков и заслуги в нынешнее время. По повадкам он простец, возвышает иноземцев, какого бы роду-племени они ни были, а в самом деле хитрец. Такой не помилует, у него свой расчет.

Князь отрешенно взглянул на стол, уставленный блюдами, позвонил и велел убрать. Потом побрел в кабинет, искоса глядя в многочисленные зеркала. В них отражалась его сгорбившаяся фигура с опущенные усами, тусклый взгляд. Надобно было как-то рассеяться. Обычно он брал с полки книгу и вперялся в нее. Так и на этот раз он ухватил томик Макиавелли на латыни, изданный во Флоренции, и углубился в него.

Сочинение называлось «Князь» и содержало в себе великое множество разумных мыслей. Вот бы прочитал его молодой Петр. Он извлек бы из него много полезного для себя. И, быть может, не отверг бы его, князя Василия, видя в нем человека будущего, способного приносить пользу отечеству.

Прав Макиавелли, несомненно, прав, и он ощутил это на себе: полководцу мало обладать доблестью и талантом. Это показывает пример Сципиона, который был, как гласят свидетельства его современников, человеком необычайным. Его войска взбунтовались в Испании из-за чрезмерного мягкосердечия Сципиона: он предоставил своим солдатам больше свободы, нежели следовало. И он, князь Василий, был чрезмерно мягкосердечен, и у него полки выходили из повиновения. Может, по этой причине он ни с чем возвратился из Крыма? Пожалуй, так. В Чигирине он был под началом князя Ромодановского и мог лишь подавать советы. Не все из них принимались, хотя начальник признавал их разумность. Ромодановский никому не давал потачки, а потому все у него шло как надо. Все или почти все семь лет правления царевны Софьи, которые восхвалялись боярами, на самом деле были годами его правления. Она во всем внимала его советам, и он управлял всеми ее движениями, как балаганный скоморох своими куклами. Кое-кто об этом знал, кое-кто догадывался, и те и другие ждали некоего резкого поворота. Но он воздерживался, да и царевна побаивалась осуществить некоторые из его самых неожиданных и на ее взгляд рискованных предложений.