Василиада

Виктор, не перебивая Альбины, позволил ей высказаться. Затем, выждав пару минут в молчании, задал ряд вопросов. По словам потерпевшей, в школе Володя Соломин производил впечатление смышленого, любознательного мальчика. Учился средне. Когда в ходе общешкольного опроса учащиеся класса распределяли предметы по степени "любви – не любви", эстонский язык не вышел за пределы любимых предметов ни у одного из опрашиваемых. Следовательно, никто в классе, и Володя в том числе, не считал эстонцев своими врагами. Правда, в пятницу его не было на уроках, но сейчас такая гриппозная погода…

Расспросив учительницу об обстановке в школе, об отношениях между учениками, о настроениях среди преподавателей в связи с тем, что не менее 60 % предметов теперь должны преподаваться на эстонском,[16] Виктор не нашел ничего из ряда вон выходящего. Да, учителя недовольны политическими играми вокруг школьного образования, но это никак не сказывается на межличностных отношениях внутри преподавательского коллектива.

– Эстонцы, русские ли – мы все открыты друг другу. Никто из нас не против сближения русских и эстонских школ, но это должно быть естественным двусторонним процессом, а не насилием государства над русскими детьми и преподавателями русских школ. Единственное, что требуется от министерства – финансовая поддержка начинаниям снизу. Никаких графиков и сроков. И пусть для желающих всегда существуют в Эстонии чисто русские школы. Они будут залогом сохранения и развития в Эстонии русской культуры. Уничтожать то, чем дорожат десятки тысяч полноправных граждан, что делает страну духовно богаче, значит плевать в будущее, сеять семена раздора. Разве в этом задача правительства? Кроме того, не все дети билингвы, чтобы без ущерба для качества образования изучать предметы на иностранном языке, а налоги, на которые существуют министры, платят все родители…

Виктор поднялся из-за столика, прошел в спальную, вернулся, положил перед Альбиной несколько листов чистой бумаги и шариковую ручку:

– Пиши заявление.

– А что писать? – поинтересовалась она.

– Самую суть. Начиная с разбитого стекла и заканчивая теми выражениями, которые тебе довелось услышать от своего ученика. Я мешать не буду. Если не возражаешь, с удовольствием приготовлю для тебя на кухне чашечку турецкого кофе.

– Да, конечно. По-русски писать?

– Все равно. Главное – достоверность, убедительность.

– Тогда мне удобнее по-эстонски.

Когда минут через пятнадцать Виктор вернулся в комнату с маленьким декоративным подносом в руках, на котором стояли две чашечки дымящегося кофе и вазочка с печеньем, Альбина с ожесточением рвала на кусочки и комкала только что исписанные ею листы бумаги.

– Что ты делаешь? – удивился Виктор, наклоняя поднос так, что чашки угрожающе заскользили к краю.

– Я не буду писать заявления.

– Почему?

– Я должна упоминать в нем о Володе Соломине?

– А как же иначе?

– Пойми, Виктор – он жертва. Он больной, а не преступник. Его надо спасать. По моему заявлению, он будет первым обвиняемым, а я не хочу никого обвинять. Я хочу знать источник проказы, чтобы бороться с ней, а не с больными людьми.

– Будет он первым или десятым – трудно сказать, но без допроса твоего ученика тут вряд ли можно обойтись.

Виктор поставил поднос на стол, снял с него чашки, вазочку.

Альбина поднесла свою чашку к губам, вдохнула аромат кофе, сделала маленький глоток.

– Превосходно сварено.

– Спасибо.

– И все же Виктор, попробуй разобраться с этим делом неофициально, поделикатней. Можно так?

Виктор Демиденко вторую неделю сидел с радикулитом на больничном. На ногах держался только благодаря ношению радикулитного пояса. Ветеран сыскного дела имел полное право на отдых от всех официальных и неофициальных расследований. Но по-человечески он понимал соседку и поэтому, поколебавшись пару минут и не найдя другого приемлемого в данной ситуации решения, согласился.

Когда Альбина, допив кофе и поблагодарив хозяина за прием, ушла к себе, Виктор принялся размышлять. Вряд ли источником эстонофобии у подростка могли быть какие-либо слова или поступки самой Альбины. Она работала преподавателем эстонского языка около двадцати лет. Виктор сам учился у нее на курсах. Она одна из тех учителей, которые могут самый скучный предмет сделать ярким, привлекательным, запоминающимся. Ученики для нее, не безграмотные оболтусы, а жаждущие знаний творческие личности, по-своему интересные, раскрывающие себя в процессе познания… Люди сплачивались вокруг нее, заражались ее любовью к эстонскому языку. Альбина была преподаватель от Бога. Да и обстановка в школе, по словам Альбины, несмотря на происки политиков, не могла способствовать зарождению эстонофобии.