Варвар

Иногда вставлял пару слов Пётр. Он признавался в том, что почти всё время дурачил меня и проигрывал деньги. Те множественные займы, о которых я ничего не знала, я же и оплачивала. С ума сойти. А ведь, если прикинуть, я неплохо зарабатывала на репетиторстве, да и зарплаты учителя достаточно, чтобы прожить на эти деньги месяц. Пусть скромно, пусть без всяких излишеств, но вполне возможно. И пособие на Виталика… Ещё год назад Петя сказал, что его прекратили выплачивать. Я хотела добиться правды, хотела пойти по инстанциям в поисках справедливости, но муж велел: «Забудь. Не унижайся». Сволочь. Какая же сволочь! Как он мог поступать так со своим сыном! А я? Чем я заслужила подобное?

Я слышала, как Петра били и, если раньше сошла бы с ума от боли за него, то сейчас, после всего услышанного, злорадствовала. Я хотела, чтобы ему было также больно, как в тот момент было мне. Желала ему этого всей душой.

И в завершение (словно всего этого было мало) я услышала, как Марат выторговывает меня с сыном, словно животных на базаре. И муж, недолго думая, принял условия предложенной «сделки», как назвал это Варвар. За определённую, весьма невысокую цену дал разрешение на то, чтобы Виталика забирали и привозили ко мне в любое время дня и ночи. А меня… Меня продал с концами. Марат не врал. Всё именно так и было.

Свернувшись калачиком, я тихо выла и стучала телефоном по полу, пока тот не замолчал и не треснул дисплей. Ненавидела ли я свою бывшую подругу и мужа? Нет. Я ненавидела себя. За то, что позволяла так с собой обращаться. За то, что упорно не видела их подлости. За свои несбывшиеся мечты, собственноручно погребенные под тяжестью бессмысленного, адского труда. За то, что убила на этих людей столько времени…

Когда в дверь постучали, смахнула слёзы и поднялась с пола. Нельзя сейчас расклеиваться, сын не должен видеть меня такой.

— Да! — голос всё ещё дрожал, и в горле саднило от истерики, но я прикусила губу до крови, заставляя себя отбросить всю ту боль и ярость, что снежным комом нарастали внутри.

— Добрый вечер, — в номер вошёл приземистый, широкоплечий мужчина.

За ним осторожно вошёл Виталик, заплаканный и перепуганный, отчего во мне поднялась волна жгучей ненависти ко всем, из-за кого мой малыш страдал. Ублюдки проклятые. Он ведь маленький совсем. Пятилетний малыш! И боится чужих людей. А эти мрази играют им, словно мячиком, дразня меня, как собачонку.

Увидев меня, сынок всхлипнул и бросился через весь номер, протягивая свои маленькие ручки.

— Мой хороший, малыш мой, — подхватила его на руки, крепко прижала к себе. Казалось, крошка даже похудел. А, может, это я просто так сильно иссохла по нему. — Всё хорошо, не плачь. Мама здесь, с тобой. Я никому не позволю тебя обидеть, мой маленький. Никому. Каждый, кто посмеет тебя тронуть, будет иметь дело со мной! — метнула бешеный взгляд на Варварского прихвостня, и тот отступил к двери.

— Марат Саидович желает вам спокойной ночи. Завтра за мальчиком приедут.

— Передайте своему хозяину, что я не доверю своего сына никому из вас! Убирайтесь!

Мужчина молча покинул номер, а я, наконец, вернулась к своему малышу.

— Ну что, успокоился? Видишь, мама с тобой. Всё будет хорошо. Ты у меня смелый мальчик, мужественный, да? — Сынок действительно быстро пришёл в себя и уже через пять минут играл со своей любимой машинкой, которую, несмотря ни на что, прихватил с собой. В такие моменты я очень радовалась, ведь забота о ком-то или о чём-то говорит как раз о человечности, которой врачи давно уже лишили моего сына. На бумагах только, конечно. Да и не знает Виталика из них никто так, как знаю его я. Однако, слышать каждый раз, что мой малыш вырастет маньяком-убийцей — ужасно.

Он не такой. Он хороший. И я считаю так не только потому, что он мой малыш. Я видела в нём то, чего не видели другие. К примеру, когда он спас раненого голубя, что замерзал на снегу. Мы вместе его вылечили и отпустили на волю. Я видела, как тогда радовался мой сын, хлопая в ладоши и с восторгом глядя вслед исчезающей вдали птичке. Мы потом долго еще подкармливали голубя и его новую подружку, прилетавших к нашему окну. И то, что происходило в такие моменты с Виталиком, говорило о нём лучше всяких медицинских заключений. Бездушных и сухих, как будто речь не о ребенке, а о какой-то ошибке природы.

Вскоре в дверь снова постучали, и я напряглась всем телом, приготовившись защищать сына. Глупо, конечно, предполагать, что Варвар или кто-то из его людей придёт и станет обижать ребенка, но когда эмоции на грани сумасшествия, и нервы искрят, как оголенные провода, трудно совладать с собой и мыслить здраво.

Когда дверь открылась, и к нам зашла официантка с тележкой, облегченно выдохнула.

— Ваш ужин, — вежливо улыбнулась девушка и принялась выставлять закрытые крышками блюда на стол. — Приятного аппетита.

Еда была как раз кстати. Я не знала, когда Виталика кормили в последний раз. Судя по записи, у Петра с Анькой были дела поважнее.

— Давай-ка поедим, малыш, а? Смотри, сколько тут всего.