Читаем Варламов полностью

И после долгого испытующего взгляда начинал толковать

Муромскому, как по-разному можно расценивать его дело. И те¬

перь слова, произнесенные в ряду с другими безо всякого вы¬

ражения, повторял, любовно смакуя их многозначительный

смысл:

—       О-бо-ю-у-до-ост-рость*..

И жесткими, волосатыми руками, то одной, то другой, —

показывал, как обоюдоостро режет меч правосудия.

И что дело неясное и имеет «качательность»:

—       Ка-ча-а-тель-ность...

Руками же показывал, какова «качательность» на весах пра-

восудия.

Эти два слова становились страшными призраками, которые

витают над судьбою Муромских — отца и дочери.

—       О-бо-ю-у-до-ост-рость и ка-ча-а-тель-ность вашего дела, по

которой оно, если поведете туда, то и все оно пойдет туда...

а если поведёте сюда, то и все... пойдет сюда.

И было ясно, что туда — позор, сюда — покой; осуждение,

наказание, неисчислимые беды или — спасение, избавление, тихое

беспечное житие.

Объясняя все это, Варламов изображал Варравина любезным

и терпеливым наставником при малоразумном дитяти, которому

предоставлено право самому решать, куда поведется его дело.

Одним словом он грозил и пугал, другим — успокаивал и утешал.

Одним жестом карал беспрекословно, другим — миловал и погла¬

живал по головке прощенного. То был лютым врагом, то прики¬

дывался другом благожелательным.

Обоюдоострость меча правосудия и качательность его весов

оказывались легкими игрушками в руках Варравина. И играл

Варламов ими, невидимо присутствующими и неожиданно пред¬

метными.

И для пущей ясности, словно шутки ради, учинял невинное

обсуждение вопроса о том, сколько бы взял «приказный прежних

времен», чтобы начисто прекратить это дело? И до тех пор, пока

Муромскому невдомек иносказательный смысл этой беседы, Вар-

равин мягок и даже ласков, нежен. Варламов улыбался — и

чудо! — улыбка на варламовском лице, на этот раз какая-то лип¬

кая, смрадная улыбка, — казалась чужой, насильно напяленной

на варравинскую личину, от природы неспособную выражать

добро. Со знанием дела торговался с Муромским от имени пред¬

полагаемого приказного, уступал несколько тысяч, учитывая

«нынешний прогресс»..,. Но когда тугодум Муромский уразумел

наконец, о чем речь, Варламов убирал улыбку, словно снимал

маску, становился тверд и сух: двадцать четыре тысячи, никак

не меньше. Уже и следов-то нет от шутки или иносказания!

Муромский. По чести, ваше превосходительство, приказный бы

этого не взял.

Варравин. Взял бы, достопочтеннейший. Взял бы.

Муромский. Нет, он бы этого не взял.

Варравин. Как вам угодно.

Варламов вставал с места и старательно, сосредоточенно соби¬

рал со стола бумаги. И тут играли варламовские руки: они

тщательно подкладывали бумаги по порядку, листали их, пере¬

кладывали, обнаружив ошибку; аккуратно завязывали тесемки

папок, подняв со стола, как бы взвешивали папки... Большие,

ухватистые, волосатые руки-клещи хапуги! Пусть-ка насмотрится

на них неподатливый старик Муромский. Да и время надо дать

ему на раздумья. Но нет, он не понял значения этой молчаливой

минуты.

Варравин кладет папки под мышку.

— Имея по должности моей многосложные занятия, прошу

извинить.

Варламов произносил эти слова так четко и холодно, что, ка¬

жется, покрывались они инеем. И уходил вон из канцелярии,

печатая шаг, как на марше.

Итак, переговоры окончены, начинаются военные действия!

Всю эту сцену, снова встретившись друг с другом, Варламов

и Давыдов проводили в упоении полного актерского взаимопони¬

мания. Как это случалось и в других спектаклях, Варламов мог

сегодня в каких-то частностях сыграть своего Варравина не так,

как в прошлый раз. А Давыдов в роли Муромского, который

встречался с Варравиным впервые, не мог заранее знать, как по¬

ведет себя этот могущественный глава департамента. Он, Давы¬

дов, не только как Муромский, но и как актер, играющий Муром¬

ского, должен был тонко уловить, понять, куда гнет Варламов

сегодня? И если не понимал, — выходило натуральным и это

непонимание. Ведь Муромский действительно не сразу разгадал,

с кем имеет дело... Так и Давыдов не вдруг постигал сегодняшний

маневр варламовского Варравина.

Снова шло на пользу дела столкновение двух различных ме¬

тодов актерского творчества. Художественный итог выводился не

от сложения, а умножения двух данных сумм.

И дальше, от сцены к сцене, вырастал образ Варравина в своем

значении до невообразимых размеров. По Варламову вымогатель¬

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии