Читаем Варламов полностью

Тут уж Муромский беззащитен. Околдована Лидочка, — тут уж

ничего не поделаешь...

И снова одной из главных в спектакле оказывается сцена Му¬

ромского с Расплюевым в доме Кречинского. А как же, — снова

сошлись Варламов с Давыдовым!

«Весь третий акт — в руках Кречинского и Расплюева, — пи¬

шет младший современник Варламова артист Б. А. Горин-Горяи-

нов (в книге «Кулисы»). —Я сам играл обе эти роли и знал, что

конкуренция здесь немыслима. Сцена же Муромского с Расплюе¬

вым мне казалась неубедительно построенной для Муромского.

Я не представлял себе человека, с первых же реплик не распо¬

знавшего Расплюева. Варламов же с Расплюевым был так про¬

стодушно приветлив, что не могло быть и речи о натяжке, и я

просто не понимал, как же я раньше так неверно представлял

себе эту сцену. Это место было бесспорно самым лучшим во всем

ансамбле прекрасного спектакля. Давыдов был бесподобен. Но в

его игре я все-таки видел подготовку к приему и самый прием.

Я знал, как тактично и ловко он обыгрывает газету, ложку, сал¬

фетку, видел, что стакан с чаем еще сыграет какую-то роль. В иг¬

ре Варламова не было никаких аксессуаров... Сидит себе старый

человек на диване и подает реплики, нужные Расплюеву. Но

по силе воздействия, впечатляемости — он был не только не ни¬

же Давыдова, а для меня и выше. Я до сих пор помню Варламо¬

ва, как живого, в этой сцене, а с тех пор прошло уже четверть

века».

Сидят они рядышком на диване и разговаривать им вроде бы

не о чем. Муромский молча разглядывает Расплюева, а тот сму¬

щенно отворачивается, вбирает голову в плечи, закрывается га¬

зетой — будто читает... Потом протыкает газету пальцем и через

дырку смотрит на Муромского. Это — придумка Давыдова. Но

Варламов тут же подхватывает ее: прильнув глазом к дырке,

смотрит на Расплюева. Тот снова заслоняется. Тогда протыкает

газету Варламов...

Право, все это могло бы показаться ненужной затеей, игрой

потехи ради. Так оно и было бы, если б не Варламов и Давыдов.

Они этим занимались всерьез. И никто из многих тысяч зрите¬

лей, видевших «Свадьбу Кречинского», никто из десятков теат¬

ральных критиков, писавших об этом спектакле, ни разу не ска¬

зал, что сценка с газетой — мелка, никчемушна, забавна попусту.

Два больших артиста вкладывали в эту игру вполне серьезную

мысль.

Муромский все еще не верит Кречинскому, хочет понять что

он за человек. Для этого надо хотя бы знать, с кем это он дру¬

жит? Вот — Расплюев: кто он такой? А чистых и внимательных

глаз Муромского не выдержать прожженному шельмецу. Но ведь

ему, Расплюеву, поручено занять отца Лидочки и дать свободу

действий Кречинскому. Вот он и занимает его, как умеет.

И неизвестно, чем бы кончилась эта игра, не явись Федор,

слуга в доме Кречинского, с подносом, заставленным стаканами

чая. Расплюев первый тянется к чаю, но Федор обносит его и

протягивает стакан Муромскому. Конечно, гостю — первому! Рас¬

плюев вежливо кланяется. Но пока он церемонился, Федор ото¬

шел...

Варламов передвигает свой стакан Давыдову, тот возвращает

его Варламову. И так — два-три раза, до тех пор, пока стакан не

оказывается посредине стола: ни тому, ни другому. И оба хотят

пить, оба глаз не отведут от стакана. Варламов вздыхает, откли¬

кается вздохом Давыдов. И молчат.

Прошло уже несколько минут, а Муромский и Расплюев и

словом не обмолвились. Варламов и Давыдов пока что отделыва¬

лись одними жестами и мимикой.

Наконец Варламов откидывается на спинку дивана и спра¬

шивает совершенно безразличным тоном:

—       В военной службе изволите служить или в статской?

Варламов самим этим вопросом давал понять, что ему все

равно, каков будет ответ. А Расплюев почему-то замямлил:

—       В ста... в ст... в воен... в статской-с... в статской-с.

Что это с ним? Варламов удивлен.

—       Жить изволите в Москве или в деревне?

Это уже важный для Муромского вопрос.

—       В Москве-с, в Москве-с...

Махнув рукой, Варламов отворачивается. Понятно: городской

бездельник! Что с ним толковать?

А Расплюев сообразил, что дал маху. И поспешно добавляет:

—       ...то есть иногда в Москве-с. А больше в деревне, в деревне.

Уж тут у Муромского появляется интерес к собеседнику.

—       Скажите, в какой губернии имеется свое поместье?

Невинно начатый разговор вдруг оборачивается пристрастным

допросом. В начале Муромский и не замечает, как путается Рас¬

плюев в ответах, и продолжает спрашивать про имение, про зем¬

лю, про урожай, даже про то, кто у них в уезде предводителем...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии