Вариант «И»

Генерал Акимов вообще был фигурой странной. Порой казалось, что он – не кто иной, как дослужившийся до больших звезд подпоручик Киже. Слухи ходили всякие. Имелись еще люди, лет двадцать тому назад знавшие его по работе во внешней разведке; но они давно вернулись домой, а он, говорят, все еще подвизался где-то вдалеке – во всяком случае, специалисты уверяли, что он возникал то тут, то там – преимущественно на Востоке, – когда у России всплывали там свои интересы; а всплывали они часто. Однако такая репутация может вызвать уважение, но никак не страх: в конце концов, московских работников редко вплотную затрагивает происходящее где-то за тысячи верст, за семью границами. Но досужие аналитики не поленились поработать – и пришли к выводу, что всякий раз, когда мнение Акимова по какому-то поводу – о ситуации либо о конкретном человеке – становилось известным, и им пренебрегали, обязательно происходило нечто, в результате чего то ли ситуация круто менялась, то ли с человеком что-то случалось – чаще всего обнаруживались факты, после чего репутация рушилась раз и навсегда, и человеку впору было идти торговать сигаретами: репутация исчезала не только сама, и не только с занимаемым местом, но и со всякой недвижимостью, а сверхнадежные банковские счета в мировых финансовых крепостях оказывались вдруг арестованными, и государство начинало тяжбу по их конфискации. Наверняка значительная часть рассказывавшегося относилась к фольклору; но дыма без огня, как свидетельствуют, не бывает. И поэтому когда кто-то упоминал эту фамилию, у собеседников наступала пора серьезных размышлений.

– …Акимову, – сказал я.

И Батистов действительно задумался. Он наверняка подозревал, что я блефую; но кидаться камнями не решился – возможно, предполагал, что и у него есть какие-то грехи.

Раздумья его продолжались ровно полминуты.

– Ладно, – сказал он. – Предлагаю компромисс. Мы все сейчас едем на поминки. Будут еще кое-какие люди. У Ольги покойной – тесно, у нас, как сам понимаешь, – не в цвет; мы сняли зальчик в Центре на Краснопресненской, в одном из ресторанов, знаешь, в подвальчике…

– Бывал.

– Присоединяйся к нам. Там и поговорим. Спокойно, без эмоций. И, как понимаешь, без неожиданностей.

Я перевел взгляд на Наталью. Она кивнула и даже попыталась улыбнуться:

– Правда, поедем. Пожалуйста…

– Согласен, – кивнул я.

– Вот и хорошо. Машина, как я знаю, у тебя своя…

– Объявляю благодарность, – не сдержался я. – От лица службы.

Кажется, он принял это за похвалу.

– Так что поезжай в нашей колонне.

– Идет, – сказал я. – Наташа, приглашаю в мою машину. Она классом повыше, чем автобус.

– Ну, моя-то будет получше…

Это были первые слова, сказанные Севериным.

Но я уже взял Наталью под руку. Она не противилась.

Народу в арендованном зале оказалось все же немного. Садясь, Наталья показала мне на место рядом с ней; сесть во главе стола она наотрез отказалась, и туда усадили Северина, ничуть не возражавшего. Батистов поместился рядом со мной – слева; его ребята сидели напротив. На другом конце стола окопались в основном приглашенные ветераны Службы – наверное, сотоварищи еще покойного генерала, Ольгиного отца. Первую выпили, как полагается, не чокаясь, потом, чтобы не хромать – вторую. Стол был богатый. Наталья почти не ела, я тоже – просто, чтобы иметь возможность утешать ее; иногда это у меня неплохо получается. Очень хотелось, чтобы она не пала духом – сейчас, когда ей, наоборот, понадобится все его присутствие. Она молчала, но я знал, что слышит все, чем я пытался убаюкать ее печаль.

Когда уже построили дом, который, как известно, о четырех углах, голоса стали громче, даже ребята напротив немного разогрелись. Северин, чтобы отогнать Наташины тяжелые мысли, стал рассказывать анекдоты – времен Очакова и Василия Ивановича. Тогда полковник легко тронул меня за плечо:

– Выйдем, покурим?

– Я на минутку, Наташа, – сказал я, не забыв подхватить кейс.

– Буду держать место. – Она слабо улыбнулась.

Мы вышли из зала. Я без вопросов следовал за Батистовым: ему лучше знать, какие углы здесь не прослушиваются.

– Ну, – начал он. – Какие у тебя вопросы?

– Например, – сказал я, – как с тем стрелком, что хотел на мне потренироваться? Взяли след?

– Ну, – он помедлил, – кое-что есть.

– А если детальнее?

– Пуля.

– Нашли?

– Пошарили там, где ты принимал грязевую ванну.

– Пылевую, – поправил я. – И что она?

– Деформирована, сам понимаешь. Вы, журналисты, всегда все знаете. Но оружия-то нет. Хотя что-то, конечно, предположить можно.

– А место, откуда он стрелял?

– Нашли без труда. Могу сказать: вторым он бы тебя достал. Но его вспугнули. Помешали. Хотя он, видимо, ушел. Да ведь, наверное, кто-то из твоих сработал?

Я покачал головой:

– Моих там и близко не было. Да и какие тут у меня могут быть свои?

– Ну, ну, – сказал он, нимало мне не поверив. – Но и не наши тоже.

– А может, это он был ваш?

– Нет, – сказал он так твердо, что я поверил. Обычно я без труда угадываю, когда человек врет. Почти как полиграф. – Побеседовать с тобой мы собирались, да, мы и сейчас этого не исключаем. Но о нейтрализации вопрос не стоял.