Вариант "Ангола"

А утром четвертого — последнего — дня в базе американцы предложили провести экскурсию для командиров. Гусаров и Комаров согласились — правда, сами они не поехали, так как лодки заканчивали приготовления к выходу, и отправили командиров, в которых в данный момент не было особой необходимости. В группе оказались и мы с Вейхштейном. Сразу после обеда к пирсу подъехали два джипа — маленькие, но мощные открытые машинки: грубовато слепленные, они отличались удивительной прочностью и проходимостью. Вейхштейн мимоходом сказал, что американцы такие машинки поставляют нам по ленд-лизу, и называются они "виллисами".

Нашим провожатым оказался тот самый переводчик, что встречал нас на пирсе. Все предыдущие дни он сопровождал командиров — Гусаров и Комаров мотались по базе, да еще совершили "дружеские визиты" к командованию базы, где без переводчика было просто-напросто не обойтись. Без лишних проволочек он подошел к нашей группе, и представился:

— Яков Михайлов, офицер связи ВМС США.

Не знаю, как другие, а я был удивлен. Он что, русский? Я так и спросил, пожимая ему руку.

— Ну да. Я из эмигрантской семьи, — пояснил Михайлов. Больше он на эту тему распространяться не стал. — Ну что, поехали?

Джипы пронеслись по мосту, и выехали на берег острова. Возле указателя, надписи на котором мы прочитать просто не успели, машинки свернули налево.

Часа полтора мы ездили по сопкам, откуда открывался удивительный вид на бухту: в зеленую гладь моря, окаймленную белым кружевом пены, вдавались серые линии пирсов, возле одного из которых застыли две наших лодки: с такого расстояния они казались до смешного маленькими, какими-то игрушечными. У выхода из бухты телепался сторожевик — может быть, тот самый, что несколько дней назад встречал нас в море, на горизонте собирались облака. Тут американцы устроили маленький, как они сказали, "пикник": из судков были извлечены еще горячие поджаренные колбаски, а из двух корзин — нарезанный белых хлеб и соус из помидоров, которым полагалось обмазывать колбаски. Соус оказался хоть и вкусным, но колбаски только портил, так что я решил обойтись без него. И уж совершенно никому из наших не понравилась странная газированная вода коричневого цвета с бешеным количеством пузырьков. Квас намного лучше.

После "пикника" машины, подпрыгивая на ухабах, устремились в южную часть острова.

— База была создана совсем недавно, — сообщил Михайлов, перекрикивая шум мотора. — Ей три года всего, так что тут еще много чего предстоит построить. Но строят тут быстро, так что приезжайте года через три — не узнаете!

"Это вряд ли", подумал я про себя, а вслух спросил:

— А как с местными отношения?

— С алеутами? — Михайлов пожал плечами. — Мы с ними почти не пересекаемся. Они своей жизнью живут, а база — своей. Ну разве что временами матросы сходят туда рыбы выменять, или, если экзотики захочется, какого-нибудь особенного мяса — тюленьего там, или моржового. На мой вкус, кстати — гадость редкостная… Но многим нравится!

— Интересные дома в этой деревне, — сказал Вейхштейн. — Больно уж на наши похожи…

Дома и вправду напоминали самые обычные избы, которые можно увидеть в любой нашей деревне.

— А я все думаю — заметите, или нет? — расхохотался Михайлов. — Тут же раньше русское поселение было, пока ваше правительство Аляску и сопутствующие территории Америке не продало.

— Не наше, а царское! — поправил я переводчика, может быть, излишне резко.

— А, ну да, — покивал тот головой, но, похоже, не совсем понял, что я имел в виду. Эх, Данилова на него нету — он бы объяснил, что к чему…

Проехав деревушку, джипы остановились, и дальше мы пошли пешком.

— Ну так вот, — продолжил Михайлов. — Поселение тут было русское, еще с восемнадцатого века. От ваших алеуты такие дома и переняли.

Мы с Вейхштейном переглянулись. "От ваших"… Стало окончательно ясно, что вести с переводчиком разговоры надо как можно осторожнее — мало ли что…

— Потом, когда острова Америке достались, пушнину тут добывали, китов били… До того, как базу строить начали, кое-где даже старые здания оставались, где раньше китов разделывали или топили ворвань. Столько лет прошло, а воняло там страшно. Потом все посносили, конечно… Ну вот, пришли.

Мы огляделись.

В нескольких шагах от нас, на небольшом холме росли шесть деревьев — высокие, с густой хвоей. Они зачем-то были огорожены невысоким заборчиком.

— Что это? — спросил Вейхштейн.

— Достопримечательностей на острове немного, — сказал Михайлов, — а эта — одна из главных, если не самая главная. Деревья называются ситкинскими елями, а посадили их в 1805 году ваши колонисты. Русские.

— Ого, — сказал я.

Остальные стояли и молчали.

Деревья возносились на довольно большую высоту: я запрокинул голову, и мне казалось, что в их густых ветвях запутываются облака. Кроны елей слегка раскачивались под порывами ветра, порой вниз сыпались хвоинки. Я протянул руку, и коснулся дерева, которое помнило руку людей, пришедших сюда за тысячи километров. Людей, которые не строили тут крепостей и не обращали в рабство другие народы — вместо этого они строили дома и сажали деревья…