Вампиры пустыни

Я слышал, как по лестнице поднимались и хлопали дверями другие жильцы. На этом этаже, как я заметил, занята была лишь еще одна комната, расположенная в дальнем конце коридора. Вскоре все затихло. Я посмотрел на часы: половина первого. Не было слышно ни звука, помимо полуночных потрескиваний и скрипов, обычных для старых домов, да еще негромко шипел воздух в газовых светильниках. Эти шумы меня ничуть не тревожили. Я и раньше проводил ночи в старых домах, и мое сознание механически их отбрасывало.

Но неожиданно возникло что-то еще — нечто… Я невольно засопел и вскочил на ноги. По комнате разливался незнакомый аромат; запах был подобен ощутимому, но незримому присутствию, и этот вероломно подкравшийся запах манил меня, лишал рассудка. Но я не спал и знал об опасности. Три горящих газовых светильника прибавляли мне мужества, и я, напрягая все силы, стал бороться с воздействием запаха.

Я изобразил рукой в воздухе защитный знак и будто почувствовал, как запах отступил. Аромат уходил, становился далеким, но в то же время Мейсон выпрямился на кровати, издал судорожный вздох и сел. Я присел рядом. Его глаза были закрыты, но лицо… Я никогда не видел на человеческом лице такого выражения безумного упоения и восторга.

Эти чувства выражало не только лицо: все его тело корчилось, вздрагивало и извивалось в ужасном забытье экстаза. Я с криком потянулся к нему.

— Мейсон, — закричал я, — проснитесь! Проснитесь!

Но он не обращал на меня никакого внимания. Он чувственно поводил руками, словно что-то обнимал, гладил, ласкал. Я принялся трясти его.

— Мейсон! Мейсон!

— Ах! — еле слышно вздыхал он, гладя воздух. Он извивался у меня в руках, а губы его произносили нежные слова и складывались для любовных поцелуев.

— Ради Бога!

Но чары не отпускали его, и все мои яростные усилия не могли его пробудить. Запах набегал, вздымался волнами и отступал. Припомнив все свои оккультные познания, столь необходимые в этот миг, я заключил нас обоих в священную пентаграмму.

— Прочь! — вскричал я, произнося непередаваемое имя, то имя, что грозит безумием, слетая с языка. — Силой Трех в Одном, Альфой и Омегой, могуществом Вечной Монады заклинаю тебя — изыди!

Так я приказывал, чувствуя, как это нечто отступает от меня — но не от Мейсона. Его тело по-прежнему трепетало и изгибалось в сладострастном экстазе, лицо горело нечеловеческим вожделением и радостью, а руки, его руки… С невыразимым ужасом я понял, что его уже не защитит никакая магия.

— Ах! — вздыхал он, источая руками ласки. — Ах, ах, ах!

Он продолжал вздыхать. Порой он тихо говорил:

— О, прикосновение твоей кожи, ее аромат… Ближе, любимая, ближе… Шепчи, шепчи…

И затем, понизив голос до жуткого шепота, от которого волосы у меня встали дыбом, он сказал:

— Я ощущал, я слышал тебя. Позволь мне увидеть тебя.

Он не должен увидеть! Я это знал. Я должен был вытащить его из комнаты, прежде чем он увидит. Обеими руками я обхватил его тело. Казалось, я тащил не только его, но и другое тело, которое льнуло к нему, сопротивлялось, воевало за каждый сантиметр пути. Чувства изменяли мне, аромат окутывал меня незримым туманом.

Меня охватил страх, слепой, разъедающий душу страх. Я бился, как в кошмаре. Неужели я никогда не доберусь до двери? Невидимый противник тянул, тащил назад. Осталось три шага… два… один. С последним отчаянным усилием я всем телом ударил в дверь. К счастью, замок оказался слабым и дверь открывалась наружу. Я вывалился в холл вместе с обломками прогнившей рамы, все еще удерживая Мейсона. Но он вдруг страшно закричал, потом еще раз — и обмяк у меня на руках.

По всему дому хлопали двери, раздавались крики. Из комнаты в дальнем конце коридора выбежал жилец в халате, болтавшемся вокруг его голых ног.

— Бога ради, — завопил он, — что тут происходит?

Но я не ответил. Я глядел на Мейсона. Лицо его искажала гримаса такого неприкрытого ужаса, что кровь застыла у меня в жилах. Я понял, что на секунду опоздал.

Он увидел!

Доктор обвел взглядом слушателей.

— Да, он был мертв. Сердечный приступ — заявили сбежавшиеся жильцы. «Это выражение на его лице… — с дрожью произнесла экономка. — Такое же выражение было на лице девушки, умершей в той комнате два года назад». И тогда я закричал: «Во имя Господа, женщина! Разнесите эту комнату на куски! Забейте дверь досками, заприте ее! Пусть никто там больше не живет!»

Позднее я узнал, что весь дом сгорел во время большого пожара 1917 года.

Доктор замолчал, посасывая потухшую трубку.