Валтасаров пир. Лабиринт

Они направились в одну сторону — к центру, по спаленному, разрушенному Краковскому Предместью с сохранившимися кое-где фасадами. Уцелели, и то не полностью, примерно один из десяти. Там и сям возвышались леса, возле предназначенных на слом домов суетились люди. Одни, стоя высоко, под самым небом, скидывали вниз кирпичи, другие сортировали их, третьи с криками: «Раз-два, взяли! Еще взяли!», валили полуразрушенные стены, натруженными руками вцепясь в натянутый, как струна, канат. Грохот обвалов, стук падающих кирпичей заглушали слова, которыми обменивались Уриашевич с Климонтовой. Свернув на Ординацкую, они по улице Фоксаль вышли на Новый Свет. Повсюду — внизу, наверху, под самыми облаками — кипела работа.

— Смотрите! — то и дело останавливалась и восторженно восклицала Климонтова: — Какой размах!

После очередного такого восклицания он присмотрелся внимательней и увидел небольшую кучку людей. Устремил взгляд налево — то же самое.

— Людей вот только кот наплакал!

— Где?

— Да тут, например!

— А вы помножьте их на тысячу таких мест, где сейчас идет работа в Варшаве, — терпеливо объясняла она.

Тогда, не долго думая, он повторил слышанное от Хазы и от тетушек:

— У меня такое впечатление, что ремонтируют и приводят в порядок магазины и дома в основном в центре и если это не требует больших затрат. И на этом поставят точку!

— А Новый Свет? — с раздражением спросила она. — Посмотрите, что от него осталось, а по плану он через три года будет восстановлен.

— А что еще? — спросил Уриашевич.

И, словно принимая за чистую монету этот вопрос, заданный издевательским тоном, она сказала серьезно:

— И много еще чего! Пойдемте-ка! Увидите сами.

И они пошли, посмотрели, где будет стоять здание министерства промышленности и торговли, где построят железнодорожный мост, виадук, тоннель, Силезский мост; осмотрели, наконец, кварталы, по которым пройдет большая уличная магистраль — она пересечет Замковую площадь и устремится дальше. Энтузиазм Климонтовой был ему непонятен. Не было ни мостов, ни зданий, ни магистралей, на площади Трех Крестов еще только нивелировали местность, на месте будущих мостов и тоннеля вообще ничего не происходило, а кучки людей за костелом святой Анны казались такими жалкими на фоне каменной громады: остатков Замка.

— Через два года! Через год! — называла Климонтова сроки. — Магистраль будет готова к июню сорок девятого.

— И вы верите, что все это будет? И так скоро?

— Вера тут ни при чем, я просто знаю и вижу. Это тем, кому не суждено было дожить и своими глазами увидеть, какие силы таятся в народе и какие у нас возможности, — это им ничего другого не оставалось, как только верить и надеяться. Ну а я…

— Там, откуда я приехал, — перебил ее Уриашевич, — располагают гораздо большими возможностями и опытом. И там, в Англии или во Франции, вам сразу бы сказали: «Это нереально!»

— Вот видите! — воскликнула она. — Потому что сначала условия должны коренным образом измениться. — Она внезапно погрустнела и повторила: — Это не вопрос веры. Вера осталась уделом тех, кто, как мой отец, не дожил, или кто дожил, но кому не суждено было этого увидеть. Зато мы…

Он вспомнил фотографию на полке; фотографию молодого мужчины, сделанную сравнительно недавно, — значит, не отца. И промолчал. Впрочем, продолжать разговор было бесполезно. Все поворачивала она по-своему. Если он пытался оспорить что-нибудь, ссылалась в доказательство на стройки, которые только еще предполагалось начать, говоря о них, как о чем-то безусловном и чуть ли не завершенном. Разговор возвращался к исходному пункту. И Анджей решил, что спорить с ней не стоит.

Но когда они шли вдоль Вислы по набережной Костюшко и у Беднарской улицы им преградила дорогу толпа, все-таки не выдержал.

Это армия передавала в дар городу только что сооруженный понтонный мост. Кто-то произнес речь, потом был парад саперных катеров, — описывая круг перед трибуной, они проплывали мимо по реке. Контраст между действительностью — этим вот деревянным мостом — и магистралями, зданиями, металлическими конструкциями, существовавшими в воображении Климонтовой, был настолько разителен, что Анджей не вытерпел и указал на мост.

— Вот они, ваши миражи!

Они двинулись дальше, переговариваясь все реже, и наконец круг их утренней прогулки замкнулся на задворках бывшей фабрики Левартов. С соседнего пустыря на подводах вывозили битый кирпич, обломки. Вдоль тротуара, напрягшись так, что спина выгнулась, лошадь тащила в гору по выбитой мостовой телегу. Они остановились.

— Смотрю я на такую вот лошадь, — проговорила Климонтова, — и думаю: она лучше понимает, что происходит в городе и в стране, чем некоторые люди.

Уриашевич слегка покраснел. Внезапно ему захотелось рассказать ей о себе. И хотя она оскорбила его и постоянно рассуждала о вещах далеких ему и чуждых: о вере, убежденности — своей, своего отца и прочих, — он заговорил о себе, не очень понимая, почему в присутствии этой чужой девушки, которая ему совсем не нравилась, у него развязался язык.