Валентин Серов

Да, Серов, оказывается, умеет мстить. Так мстил когда-то Пушкин – эпиграммами. «Приятно дерзкой эпиграммой разить оплошного врага». У Пушкина даже как будто бы был «черный список», куда он заносил всех, кому следовало отомстить.

Спустя четыре года Серов таким же образом отомстил своему соседу по даче в Финляндии адвокату Грузенбергу.

Серов не любил писать портретов во время летнего отдыха, но Грузенберг отчаянно приставал, а когда Серов согласился, так же отчаянно торговался. Да еще портрет надо было писать парный – самого адвоката и его жены.

Серов писал портрет полтора месяца, задержался из-за него в Финляндии, даже не у себя на даче, а в Сестрорецке, и, окончив, писал жене: «портрет все-таки хотя и грязен, но то, что я хотел изобразить, пожалуй, и изобразил, – провинция, хутор чувствуется в ее лице и смехе». А сам Грузенберг надут и важен как индюк. Серов расположил его у самого края рамы, даже срезал рамой кусок живота и руки. Создается впечатление, что человек уперся в стенку.

Такой же композиционный прием использовал Серов в портрете княгини Ливен, сухой, педантичной, неприятно холодной и высокомерной женщины.

Написал он в те годы портрет купчихи Красильщиковой, и, право же, это одно из самых пошлых лиц во всей галерее созданных Серовым портретов.

Написал портрет заводчика Касьянова, скучного, вислоусого, глядящего поверх очков застывшим сонным взглядом. Рисовал портрет двух его дочерей. Ну, дети – это дети. К детям Серов благоволит. Они – безгрешны. Старшая – мечтательней, младшая – капризней. Тонкий, изящный, красивый рисунок…

Один из Морозовых, Иван Абрамович, заказал ему портрет своей жены. Этот портрет – целая биография, повесть об игре случая, сделавшего шансонетку женой миллионера.

Любопытная модель!

А вот еще. Молодой человек, красивый, изящный, явился к Серову и заказал свой портрет. Серову портрет молодого человека писать не хотелось. Он пытался смутить заказчика.

– Как это так, вы вдруг заказываете свой собственный портрет?

Молодой человек продолжал упрашивать. Серов пожимал плечами:

– Да зачем вам нужен ваш портрет?

Позняков (такой была фамилия молодого человека) смущался, но был тверд в своем намерении увековечить себя кистью Серова. Смущаясь, он объяснил, что хочет подарить портрет своей матери; старушка будет очень рада. Он говорил с трогательной непосредственностью. Серов хмыкнул и согласился.

И неожиданно увлекся портретом.

Николай Степанович Позняков оказался незаурядной личностью, был музыкантом, поэтом, отличался хорошим вкусом. Позже он стал балетмейстером. А в то время ему не было еще двадцати лет, и его называли Нарциссом, московским Дорианом Греем.

Ну что ж! Серов написал портрет Дориана Грея, изысканного красавца, полулежащего на софе. Как красиво у него изогнуты руки! А какое лицо! Полные сочные губы, длинные ресницы, задумчиво-томный взгляд и копна вьющихся волос. Что-то женственное, даже не столько в самом Познякове, сколько в живописи портрета. Так Серов писал симпатичных ему женщин – мягкой, дружеской кистью, словно покровительствуя. И быть может, потому портрет упорно вызывает в памяти пушкинские строки о туалете Онегина:

                       Он три часа по крайней мере
                       Пред зеркалами проводил
                       И из уборной выходил
                       Подобный ветреной Венере,
                       Когда, надев мужской наряд,
                       Богиня едет в маскарад.

Ну конечно же, это так! Позняков если не три часа проводил перед зеркалами, готовясь к сеансу, то несомненно отдавал им должное. И конечно же, у него имеются «щетки тридцати родов и для ногтей и для зубов», только, в отличие от Онегина, он хорошо умеет отличать ямб от хорея, хотя и не занимается этим пока что всерьез, так же как и герой Уайльда, чье имя стало его прозвищем.

В эти годы Серов по заказу Петербургского и Московского Советов присяжных поверенных написал три портрета знаменитых адвокатов (не считая, конечно, портрета Грузенберга, писанного по его собственному заказу).

Первым и лучшим из них был портрет Турчанинова. Серов и сам был доволен своей работой и года два-три спустя в беседе с Ульяновым даже говорил: «Что бы там ни казалось мне самому и другим, а вот такие лица мне всего ближе. Писать таких – мое настоящее дело!»

Серов прекрасно дает почувствовать не только характер, но даже движения Турчанинова, его старческую суетливость и неповоротливость, его квохчущий голос, любовь к прибауточкам. И в то же время ясно, что, занимаясь делами, этот человек строг и серьезен, а выступая в суде – тверд, как таран. Это сейчас он на часок отвлекся от своего секретера, отодвинул кресло и, вкладывая пенсне в футляр, готовится ответить на какое-то замечание собеседника шуточкой. Но человек с таким лбом умеет не только шутить.

В 1908 году Серов писал портрет Дмитрия Васильевича Стасова (брата знаменитого критика) и потом спрашивал: «А что, видно, что этот человек большого роста?»