Валентин Серов

Серов думал о памятнике Петру, делал для него несколько раз эскизы и как-то, живя в Париже, даже вылепил модель памятника – фигуру Петра на высокой колонне. Модель эта не попала в Россию. Видевшие ее говорили, что Петр был очень хорош. Но это уже произошло позднее – в 1909–1910 годах. А наибольшее количество замыслов, связанных с Петром, возникло у Серова в 1905 году. Быть может, причиной здесь то, что в 1905 году Серов, как некогда Пушкин, почувствовал себя подданным царя-выродка. И ему, так же как Пушкину, захотелось показать венценосному ничтожеству его великого предка и средствами живописи сказать: «Во всем будь пращуру подобен», хотя он и знал заранее, так же как знал Пушкин, что призыв этот тщетен[81].

Так что, когда в 1906 году Серов получил заказ написать Петра на постройке Петербурга, он был уже совершенно подготовлен к этой работе.

Хотя отдельное издание о Петре I Бенуа и не выпустил, но, издавая журнал «Художественные сокровища России», он упорно занимался исследованием материалов петровского времени, и Серов в этих случаях с удовольствием разделял его компанию.

Вместе осматривали они загородные дворцы, и в одном из них, Монплезире, построенном архитектором Леблоном, которого Петр сманил у французского короля, Серову пришла в голову мысль написать Петра – здесь, в этом дворце, где Петр отдыхал, написать его вскочившим с постели, чтобы посмотреть в окно на хмурое небо и неспокойные волны залива, по которому плывут корабли.

Вместе с Бенуа рылся Серов в архивах Эрмитажа, перерисовал все предметы одежды и в нескольких ракурсах восковую маску Петра, выполненную Растрелли и случайно открытую теперь Бенуа.

Большой знаток всяческой старины, Бенуа отыскал для Серова записки камер-юнкера Берггольца, свидетельство современника об этой великой и страшной, такой богатой событиями и противоречиями эпохе.

Серов усердно посещал лекции Ключевского и был чрезвычайно высокого мнения об этом историке. В Школе живописи, куда Ключевский был приглашен по настоянию Серова, профессор чувствовал себя лучше и свободнее, чем в университете.

И Серов в своем взгляде на эпоху и на личность Петра I очень многое взял у Ключевского. Петр был полон противоречий, порой отвратительных: был груб, деспотичен, но искренен; он был способен на самую невероятную жестокость и на самое высокое благородство.

И в картине Серова Петр предстает одновременно жестоким царем и великим строителем. Он идет по набережной строящегося города; но города еще нет. Еще только корабли подвозят лес для свай и камень для домов. Еще на набережной, по которой идет царь, пасется корова, а набережная – это просто земляной вал. Но он уже видит этот свой будущий город: дворцы, сады, каналы, гранитные набережные и крепость. И это видение гонит его вперед. Он идет навстречу ветру, идет почти не сгибаясь, кажется даже не замечая ветра. А следом за ним спешат слуги и придворные, они еле поспевают за долговязым царем. Ветер (они-то его очень замечают) не дает им идти, они согнулись в три погибели, они почти бегут и все же отстают от Петра не столько из почтительности, сколько из-за этого самого ветра. Какой яркий и вместе с тем ненадуманный контраст!

Художественные критики того времени не все поняли картину Серова, как часто не понимали они многих его портретов современников. Раздавались голоса, обвинявшие Серова в утрировке, в шаржировании образа. Эти верхогляды привыкли к канонизированному, академически выхолощенному образу Петра. Но Серов недаром столько лет вживался в этот образ. Он поставил себе задачу воссоздать образ живого Петра и его эпоху. Он хотел сделать Петра таким, каким тот был в действительности, очистив его от всех напластований почтительности и восторга, от толстого слоя лака, которым покрыли живого Петра «благодарные потомки».