Валентин Серов

Не сыграло ли здесь роль время, в какое он писал картину, события, так резко затронувшие все его существо? Это очень знаменательно, что именно сейчас он скристаллизовал свои неясные ранее мысли и чувства в цельный и яркий образ, обобщенный образ натурщицы. И характерно еще то, что именно в этой вещи – совсем, видимо, не сознавая почему – он впервые (может быть, даже раньше, чем в портрете Карзинкиной) использовал приемы старой живописи, живописи, которая была на службе лишь высшего слоя тогдашнего общества. И случилось так, что в этой работе, сделанной как бы мимоходом, легко, в порыве вдохновения, он достиг того, чего не мог достичь в портрете Карзинкиной.

Он написал портрет натурщицы так тонко и изящно, как только мог. И право же, его можно поставить в ряду лучших его женских портретов.

Это становится особенно ясно, когда сравниваешь портрет с этюдами той же натурщицы, писанными и рисованными и самим Серовым, и его учениками.

Натурщица эта – звали ее Вера Ивановна, – по словам ученика Серова М. Ф. Шемякина, была любимой натурщицей Серова и писана им не раз.

Портрет Генриетты Гиршман Серов начал писать в 1906 году. Портрет был заказан ему мужем Генриетты Леопольдовны Владимиром Осиповичем Гиршманом, крупным московским фабрикантом и меценатом.

Гиршман получил в наследство от отца небольшую игольную фабрику и сумел в короткое время превратить ее в самое крупное в России предприятие по производству иголок.

Став богатым человеком, Владимир Осипович начал меценатствовать. В искусстве он поначалу ничего не смыслил и покупал картины тех художников, которые были в моде. Грабарь буквально навязал Гиршману акварель Врубеля «33 богатыря» в то время, когда Врубель еще не был признан и очень нуждался. Гиршман, только уступая натиску известного уже тогда художественного критика, купил акварель за сто рублей. А несколько лет спустя хвастал, что не продал бы ее и за десять тысяч. Впрочем, к тому времени он успел понатореть в живописи и, по словам того же Грабаря, «без подсказа отличал хорошее от посредственного». В небольшой, но со вкусом подобранной коллекции Гиршмана было несколько работ Серова, и среди них та натурщица, о которой только что шла речь.

Женился Владимир Осипович на изумительнейшей женщине. Генриетта Леопольдовна считалась первой красавицей Москвы. И она была действительно необыкновенно хороша собой: красивое лицо с выразительными глазами, стройная изящная фигура; и при всем том г-жа Гиршман была умна и обаятельна. Она совсем не походила на жен многочисленных московских меценатов, выскочек и зазнаек. Она много читала, по-настоящему любила живопись и знала в ней толк.

Генриетта Леопольдовна стала душой вечеров, которые устраивал ее скучный и сонливый супруг. На вечера эти приглашался весь цвет художественной и артистической Москвы; Серов был частым гостем в доме Гиршманов и, по-видимому, с охотой взялся писать портрет хозяйки. Он довольно долго работал над первым вариантом, почти окончил рисунок фигуры, написал гуашью голову, но потом оставил его и решил несколько изменить композицию, так, чтобы была видна вся фигура сидящей женщины. Теперь ему понравилось гораздо больше. Но и это было не то, что хотелось видеть. Ни с выдвинутыми из-под юбки носочками изящных туфель, ни с обрезанными рамой ногами Генриетта Леопольдовна не была той, какой он знал ее. Получалась не светская женщина, умная и гордая, а скромная провинциальная барышня с тихим мечтательным взором.

Не такой она должна быть. Не простенькой, не обычной. Она должна быть блестящей, великолепной, такой, чтобы дух захватывало…

Однажды в квартиру Гиршманов привезли мебель карельской березы для спальни Генриетты Леопольдовны. Она взялась показывать Серову свою покупку, и тут он увидел ее на фоне туалетного столика, красиво отражающуюся в зеркале, – и решение, которого он искал целый год, было найдено мгновенно. Конечно же, здесь, только здесь, в этом святая святых красивой и светской женщины, в этом будуаре, в этом храме красоты будет он писать госпожу Гиршман.

Торопливо, чтобы лишь прочувствовать композицию, набрасывает он эскиз и немедленно приступает к работе. Портрет был написан в течение осени и начала зимы 1907 года.

Гордо смотрит с полотна Генриетта Леопольдовна Гиршман, чуть наклонив изумительной красоты голову, словно снисходит до того, чтобы разрешить смотреть на себя немногим счастливцам. Горделива осанка ее стройной фигуры. Правая рука изящно оперлась о туалетный столик, левая, вся в драгоценных перстнях, поддерживает горностаевый палантин. И драгоценнее всяких перстней сама рука, необыкновенной красоты живая рука. Ею можно любоваться бесконечно.

И вся она, эта женщина, так прекрасна, как только может быть прекрасна живая женщина.