Читаем Валентин Пикуль полностью

К моим замечаниям Валентин Саввич относился с вниманием, особенно благодарил за какие-то неточности и ошибки в описании исторических лиц и событий.

Именно в этот период многое в поведении Валентина было трудно объяснить. По натуре весёлый и жизнерадостный, он вдруг замыкался, часто внезапно уединялся в кабинете, что-то читал, просматривал, искал. То брал, чуть ли не подряд, ящики с картотекой, молча сидел и листал карточку за карточкой.

До сих пор мне не бросалась в глаза такая быстрая переменчивость в творческом настроении Валентина. Я решила не мешать — не усугублять его переживания, а дождаться, когда Пикуль заговорит сам.

Наконец начало что-то определяться. Однажды вечером, встав после сна, Валентин сказал:

— Налей-ка чайку и садись, надо поговорить о дальнейших планах.

Расположившись поудобней, он занял место напротив.

— Сегодня ночью мне очень недоставало тебя, я даже хотел потревожить твой сон, — начал он.

Лицо его было сильно озабочено и лучезарно светилось необъяснимой загадочностью. И Валентин Саввич поведал мне, что вновь хочет сесть за очередной роман, тему которого в полной мере ещё не определил.

— Давай подумаем вместе. Хотелось бы продолжить «Битву железных канцлеров», но второго Горчакова не найти. А что касается Николая Карловича Гирса, то это не та фигура, на которую можно опереться, хотя он и продолжил в некоторой степени политику Горчакова. Время это, мною любимое и благодатное, но не могу найти сильного героя. А так бы хотелось вновь окунуться в дипломатию.

Все заботы и неурядицы как будто уходили куда-то на задний план, глаза его загорались — так было всегда, когда он говорил о дипломатии.

— Сейчас я должен написать роман не хуже, а лучше всех предыдущих — и в творческом, и в интеллектуальном плане. Я уже поднял свою писательскую планку на определённую высоту, ниже которой опускаться не могу, не имею права, а самое главное — нельзя повторяться, надо сказать новое слово и в литературе, и в своей творческой биографии. Если этого сделать я не смогу, то я — не писатель.

Я решила не перебивать его, дать выговориться, облегчить душу, а заодно и вникнуть в творческие планы писателя. Я молчала.

А Валентин продолжал своё мысленное путешествие по временам и пространствам.

Бросая фразы на лету, он словно декламировал, иногда для убедительности дотрагивался до меня рукой, пытаясь понять, согласна ли я с его мыслями.

— А что, если вернуться на Балканы, к братьям славянам, в те времена, когда Россия им неоднократно помогала?

И опять продолжительная пауза собирала в осмысленный клубок разрозненные мысли и слова.

— Да, пожалуй, так и будет, — медленно, почти по слогам произнёс Валентин Саввич. — А вот главным героем будет разведчик. По материалам истории мне известно, как прекрасно работала русская разведка.

В дальнейших разговорах о разведчике он как-то задал мне вопрос, казалось бы, совсем не соответствующий теме.

— У тебя в библиотеке есть что-нибудь по мыловарению или костеобжиганию?

Такой сугубо специфический вопрос застал меня врасплох.

— Думаю, что практически ничего не найти, — ответила я.

Но предложила вариант:

— Если тебе не трудно, пойдем сегодня со мной в Дом офицеров на дежурство, я тебе открою библиотеку, и ты 3–4 часа можешь покопаться в книгах и посмотреть, что там есть.

И мы вместе отправились дежурить.

Заходя проведать трудившегося супруга, я видела на столе быстро увеличивающиеся горы литературы, но в них были только самые малые крупицы того, что требовалось писателю. Шёл подбор материалов для одной из версий внедрения разведчика.

Так начинался роман «Честь имею».

— Ты очень волнуешься, сильно переживаешь за новую книгу, — посочувствовала я Валентину дома.

Ответ его впечатался в память, и я его записала:

«Когда дрожат все струны души писателя, тогда в ответ будут дрожать все струны души читателя».

<p>Чай, чай, только чай…</p>

«Налей-ка чайку и садись», — такими словами всегда приглашал меня к разговору Валентин.

Он садился удобнее, расслаблялся, делал несколько смачных глотков, закуривал и после небольшого раздумья начинал беседу. Такой неторопливый ритуал накладывал отпечаток на его речь: все слова Пикуля были как бы сдобрены ароматным удовольствием от чаепития.

Любовь Валентина Саввича к чаю не имела границ — без чая он не мог прожить и четверть дня. Ни один напиток он не употреблял так часто и в таком количестве.

На мои недоуменные вопросы, почему он мало кушает и так много принимает жидкости, отвечал поговоркой:

— Чаю не попьёшь — откуда силы возьмешь. Нет, совсем не случайно чай, открытый несколько столетий назад и завезённый в Россию в качестве подарка царю Михаилу Фёдоровичу, так быстро покорил Русь.

Пикуль любил колдовать у плиты, и даже постороннему глазу было видно, что процесс заварки чая не только доставлял ему наслаждение, но и окрылял, давая зарядку на предстоящую работу. Если впереди вырисовывалась трудная тема, он чаще обычного заваривал «первач» и приступал к осуществлению своей цели.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии