Валентин Пикуль

К моим замечаниям Валентин Саввич относился с вниманием, особенно благодарил за какие-то неточности и ошибки в описании исторических лиц и событий.

Именно в этот период многое в поведении Валентина было трудно объяснить. По натуре весёлый и жизнерадостный, он вдруг замыкался, часто внезапно уединялся в кабинете, что-то читал, просматривал, искал. То брал, чуть ли не подряд, ящики с картотекой, молча сидел и листал карточку за карточкой.

До сих пор мне не бросалась в глаза такая быстрая переменчивость в творческом настроении Валентина. Я решила не мешать — не усугублять его переживания, а дождаться, когда Пикуль заговорит сам.

Наконец начало что-то определяться. Однажды вечером, встав после сна, Валентин сказал:

— Налей-ка чайку и садись, надо поговорить о дальнейших планах.

Расположившись поудобней, он занял место напротив.

— Сегодня ночью мне очень недоставало тебя, я даже хотел потревожить твой сон, — начал он.

Лицо его было сильно озабочено и лучезарно светилось необъяснимой загадочностью. И Валентин Саввич поведал мне, что вновь хочет сесть за очередной роман, тему которого в полной мере ещё не определил.

— Давай подумаем вместе. Хотелось бы продолжить «Битву железных канцлеров», но второго Горчакова не найти. А что касается Николая Карловича Гирса, то это не та фигура, на которую можно опереться, хотя он и продолжил в некоторой степени политику Горчакова. Время это, мною любимое и благодатное, но не могу найти сильного героя. А так бы хотелось вновь окунуться в дипломатию.

Все заботы и неурядицы как будто уходили куда-то на задний план, глаза его загорались — так было всегда, когда он говорил о дипломатии.

— Сейчас я должен написать роман не хуже, а лучше всех предыдущих — и в творческом, и в интеллектуальном плане. Я уже поднял свою писательскую планку на определённую высоту, ниже которой опускаться не могу, не имею права, а самое главное — нельзя повторяться, надо сказать новое слово и в литературе, и в своей творческой биографии. Если этого сделать я не смогу, то я — не писатель.

Я решила не перебивать его, дать выговориться, облегчить душу, а заодно и вникнуть в творческие планы писателя. Я молчала.

А Валентин продолжал своё мысленное путешествие по временам и пространствам.

Бросая фразы на лету, он словно декламировал, иногда для убедительности дотрагивался до меня рукой, пытаясь понять, согласна ли я с его мыслями.

— А что, если вернуться на Балканы, к братьям славянам, в те времена, когда Россия им неоднократно помогала?

И опять продолжительная пауза собирала в осмысленный клубок разрозненные мысли и слова.

— Да, пожалуй, так и будет, — медленно, почти по слогам произнёс Валентин Саввич. — А вот главным героем будет разведчик. По материалам истории мне известно, как прекрасно работала русская разведка.

В дальнейших разговорах о разведчике он как-то задал мне вопрос, казалось бы, совсем не соответствующий теме.

— У тебя в библиотеке есть что-нибудь по мыловарению или костеобжиганию?

Такой сугубо специфический вопрос застал меня врасплох.

— Думаю, что практически ничего не найти, — ответила я.

Но предложила вариант:

— Если тебе не трудно, пойдем сегодня со мной в Дом офицеров на дежурство, я тебе открою библиотеку, и ты 3–4 часа можешь покопаться в книгах и посмотреть, что там есть.

И мы вместе отправились дежурить.

Заходя проведать трудившегося супруга, я видела на столе быстро увеличивающиеся горы литературы, но в них были только самые малые крупицы того, что требовалось писателю. Шёл подбор материалов для одной из версий внедрения разведчика.

Так начинался роман «Честь имею».

— Ты очень волнуешься, сильно переживаешь за новую книгу, — посочувствовала я Валентину дома.

Ответ его впечатался в память, и я его записала:

«Когда дрожат все струны души писателя, тогда в ответ будут дрожать все струны души читателя».

Чай, чай, только чай…

«Налей-ка чайку и садись», — такими словами всегда приглашал меня к разговору Валентин.

Он садился удобнее, расслаблялся, делал несколько смачных глотков, закуривал и после небольшого раздумья начинал беседу. Такой неторопливый ритуал накладывал отпечаток на его речь: все слова Пикуля были как бы сдобрены ароматным удовольствием от чаепития.

Любовь Валентина Саввича к чаю не имела границ — без чая он не мог прожить и четверть дня. Ни один напиток он не употреблял так часто и в таком количестве.

На мои недоуменные вопросы, почему он мало кушает и так много принимает жидкости, отвечал поговоркой:

— Чаю не попьёшь — откуда силы возьмешь. Нет, совсем не случайно чай, открытый несколько столетий назад и завезённый в Россию в качестве подарка царю Михаилу Фёдоровичу, так быстро покорил Русь.

Пикуль любил колдовать у плиты, и даже постороннему глазу было видно, что процесс заварки чая не только доставлял ему наслаждение, но и окрылял, давая зарядку на предстоящую работу. Если впереди вырисовывалась трудная тема, он чаще обычного заваривал «первач» и приступал к осуществлению своей цели.