В еженедельной газете полосы готовятся заблаговременно. Их можно увидеть не только в наборном цехе, но и на стене — в кабинетах редактора, его заместителей, ответственного секретаря. На этот раз мы приняли меры предосторожности: полосы нигде не висели, вместо них, чтобы сбить с толку даже своих сотрудников, были повешены страницы с другими, не намеченными к публикации в ближайшем номере, статьями, а по редакции пущен слух, что очерк запрещен телефонным звонком какого-то высокого чина. И наоборот, редакционному цензору, который обязан сигнализировать начальству о любом подозрительном материале, я сам доверительно сообщил, что заказ получен с самого верха: звонил чуть ли не член политбюро. Не знаю, поверил ли мне опытный цензор, но своим шефам не настучал, возложив всю ответственность на Чаковского: как-никак тот был кандидатом в члены ЦК КПСС.
Так, всем заморочив головы и усыпив бдительность многочисленных доносчиков, мы вышли на финишную прямую. И тут ко мне заявился один странный посетитель. Молодой, симпатичный, излучавший здоровье и хорошее настроение, с манерами человека из приличного общества. Отрекомендовался моим давним читателем и горячим поклонником. Вытащил из сумки одну мою книжку, чтобы я ее надписал. Какая-то сила заставила меня от автографа воздержаться. Его это не смутило. Он сказал, что знает про готовящуюся публикацию и лично он (лично он!) с нетерпением ждет ее. Но есть другие, которые не только не ждут, но и не хотят ее появления. И готовы быть мне
«Сколько?» — прямиком спросил я. Молодой человек поморщился: «Зачем так грубо? Приезжайте в Сочи. Отдохнуть, расслабиться… Сейчас осень, бархатный сезон…»
Была, действительно, осень. А осень в Сочи прекрасна. И я не сомневался: меня ждал бы там царский прием.
Через два дня очерк был опубликован.
— За что вы так хорошего человека? — спросил один популярный поэт, встретившись со мной тем же вечером в ЦДЛ. — Когда мы были в Сочи, Вячеслав Александрович нас просто очаровал. — Жена поэта стояла рядом и согласно кивала. — Такой милый, приветливый, интеллигентный… Закатил нам ужин в ресторане на горе «Ахун». Очень интересный собеседник. Вообще не похож на партийную шишку. Такой начитанный! И вас наверняка читал. Вам было бы о чем поговорить.
В этом я, по правде, не сомневался. И то, что у литературной четы после ужина на горе остались от хлебосола лучшие впечатления, — в этом не сомневался тоже. Но на мир мы смотрели, как я с сожалением констатировал, не совсем одинаково.
Теперь-то я знаю, к какому спруту тогда прикоснулся. Между строк воронковского дела читались выходы в очень высокие сферы. Нити вели к силам могучим — к Щелокову, к Чурбанову, к другим министрам и замам, и — выше, выше, задевая по пути местных вельмож, превратившихся в обыкновенных карманников. Разница состояла лишь в том, что карман принадлежал государству, оттого и денег там было больше, оттого аппетиты росли и росли.
В тот же день, когда вышла газета, Найденов мне позвонил. Голос его был тревожен.
— У вас есть разрешение на публикацию? — спросил он, позабыв про «здравствуйте» и «как поживаете?».
— У нас есть все, что нужно, — уклончиво ответил я.
— С кем согласовано?
— С кем нужно…
— Вы отдаете себе отчет, что последует?..
Как ответить на этот вопрос? Не отдаем? К тому же и в самом деле мы предвидели то, что вообще было можно предвидеть.
— Да, — уверенно сказал я. — Разумеется. Будьте спокойны.
На публикацию откликнулся не только Найденов. Не только знатные гости хлебосольного мэра. Не только читатели, приславшие в редакцию тысячи писем. Но и западные газеты: «Таймс», «Дейли телеграф», «Нью-Йорк геральд трибюн», «Монд» и другие.
Есть в моем архиве и фотокопия странного документа, который пришел в редакцию, — он озаглавлен: «Справка». Без даты и подписи. Но, судя по содержанию, он пришел откуда-то сверху. Или «сбоку» — из тайного ведомства. В «справке» говорится: «Как видно из откликов буржуазной печати, статья „Ширма“ воспринята как свидетельство борьбы, якобы идущей в Советском руководстве, где одна „группировка“, пытаясь одержать верх над другой „группировкой“, стремится ее дискредитировать, клеветнически обвиняя в „коррупции“ и „связи с преступным миром“… Бездоказательно утверждается, что статья организована „одной группой против другой“ и что газета тем самым является рупором определенной части Советского и Партийного Руководства (так в документе: все три слова с прописных букв. —