Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Теперь, с роковым опозданием и рвя последние волосы на своей голове, я мучительно пытаюсь вспомнить сюжет, предложенный мне Найденовым. Помню: география — Чечено-Ингушская автономная республика (уже одно это ретроспективно придает сюжету особую остроту). Место происшествия — сеть республиканских хлебозаводов. Гигантские хищения — на муке, масле, еще каких-то продуктах. Деньги делились с местным партаппаратом, министрами и прочими «руководящими». Часть денег уходила в Москву. И, наконец, самое ошеломительное, что тогда звучало скорее загадочно и экзотично, чем зловеще: кто-то из причастных к хищениям на часть уворованных денег закупал (у кого — не известно) оружие и прятал его в тайниках. Вот, пожалуй, все, что я помню об этом.

Две важнейших летали оправдывают эти отрывочные воспоминания. Первая: уже тогда (шел семьдесят пятый год) раздались пробные, пристрелочные выстрелы по мафии — Найденов как раз и начал эту «стрельбу» и, естественно, искал для себя опору в прессе. Вторая: начавшие складываться по территориально-этническим признакам мафиозные кланы преследовали не только прямую и видимую цель — обогащение, но еще и далеко идущие политические цели.

Во главе Чечено-Ингушского обкома партии незадолго до этого встал Александр Власов — впоследствии кандидат в члены политбюро, председатель Совета министров РСФСР, близкий сотрудник Горбачева и соперник Ельцина на пост председателя Верховного Совета России, ныне сошедший с политической сцены, давно и прочно забытый. С кем был тогда Власов — с Найденовым или против? Зачем Найденову так остро нужна была публикация: чтобы преодолеть сопротивление Власова или, напротив, чтобы вдохнуть в него больше мужества и больше сил для совместной борьбы?

Увы, этого я уже не узнаю.

Потом мы встречались с Найденовым еще несколько раз, всегда по конкретному поводу. Этим поводом была редакционная почта. Огромный поток человеческих исповедей рос день ото дня. Крик о помощи тысяч людей. Тех, кто не мог принять несправедливый приговор. И тех, кого ущемляло его отсутствие: жертвы хотели знать, кто и почему так усердно укрывает преступников. Вельможных и «рядовых».

Истории, впечатлявшие особенно сильно, я извлекал из потока — они-то и приводили меня в найденовский кабинет. После этих бесед многим возвращались свобода и доброе имя. Случалось — даже и жизнь.

Один сюжет помню особенно четко. В моей памяти он остался как «ростовское дело». По обвинению в зверском убийстве на почве пьяной ссоры был приговорен к смертной казни фельдшер районной больницы. Труп нашли в лесном шалаше никак не раньше, чем через месяц, а то и больше, после убийства. По каким-то случайным уликам и оперативным (то есть агентурным) наводкам арестовали сначала одного «убийцу», потом другого, потом пришлось выпустить их обоих, потом третьего арестовали и осудили, но Верховный суд республики признал приговор неосновательным и дело производством прекратил (случай редчайший!). И вот дошла очередь до четвертого кандидата в убийцы — обвинительный приговор по его делу Верхсуд оставил без изменений, хотя он был ничуть не менее хлипким, чем тот, что был отменен.

Ко мне приехала целая делегация — четыре донских ходока. Перебивая друг друга, докладывали «историю». Клялись, что Федя (фамилию забыл, а имя помню) ни в чем не виноват. Что местной милиции и прокурорам просто надо «закрыть дело», которое над ними висит уже не один год. И вот — нашли самого безответного… Под конец, заранее, видимо, сговорившись, «синхронно» извлекли из карманов свои партбилеты и положили на мой стол: «Пусть нас исключают, если он виноват!». В то время это был сильный и рискованный ход. Очень уж их задело, что жизнью одного хорошего человека хотят откупиться от разноса за плохую работу.

Странно: ничего не проверив, я отправился к Найденову. Еще того хлеще: вопреки обычаю, просил не о проверке — убеждал, что осужден невиновный.

— Почему вы так категоричны? — спросил Найденов, но в голосе его я не почувствовал удивления. — У вас есть основания?

— Есть интуиция, — честно признался я. — И ничего больше.

До сих пор не могу понять, как это я рискнул такое произнести? Ведь сам же множество раз высмеивал в печати пресловутую интуицию, которая слишком часто заменяет собой информацию, то есть доводы. Иначе сказать — доказательства. Тем более поразил Найденов.

— Мне моя интуиция тоже подсказывает, что тут что-то не так. Истребуем дело. И, возможно, внесем протест. — Помолчал и добавил — А про нашу с вами интуицию лучше никому не говорите. Отнимут дипломы юриста. И будут правы.

Протест был принесен. И президиумом Верховного суда удовлетворен. Федю освободили. Об этом я узнал от Найденова. Ни ростовские ходоки, ни сам Федя не написали мне и двух строк: теперь уже я был им не нужен. Нет, я не обиделся и не удивился, но Найденову при случае рассказал.

— А вы чего ждали? — насмешливо спросил он. — Благодарностей и подарков? Это не наш удел.