Вадбольский – 2

Я первые полминуты осторожничал, кто знает, что за человек передо мной, потом начал ускоряться, лезвие его меча отводил своим в сторону и бил кулаком в морду. Пару раз он в бешенстве промахивался в выпаде и проскакивал мимо, а я силой бил мечом плашмя по его заднице так, что брюки лопнули, обнажив кальсоны, в собравшейся толпе хохотнули, когда увидели желтое пятно.

Измочалив его лицо, наставив кровоподтеков под обоими глазами, я сильным ударом в челюсть свалил на брусчатку двора. Он рухнул навзничь, красиво раскинул руки и не совсем красиво ноги, из разбитого рта потекли струйки крови.

В толпе заговорили, что дуэль закончена, двое курсантов подхватили дуэлянта и утащили, я подобрал меч, догнал утаскивателей и напомнил:

— Меч проигравшего переходит к победителю вместе с ножнами!

Один молча отстегнул перевязь дуэлянта с ножнами и протянул мне. Я вложил меч, повернулся уходить и чуть не наткнулся на быстро подошедшего Горчакова.

Он сказал, улыбаясь во весь рот:

— Ну вот, снова фирменный удар Вадбольского!

— Какой-какой удар? — переспросил я.

— Кулаком в зубы, — пояснил он. — Уже все в Академии знают, обожаешь вышибать зубы.

— Ну, — сказал я нехотя, — не нарочно. Я ж говорил уже, это единственный удар, что освоил.

Он подошел вплотную, шепнул на ухо:

— подучись и другим приёмам.

Он взял меня под локоть, повел в сторону ворот, я мягко повернул его в сторону распахнутых дверей в здание столовой. На всякий случай помалкиваю, с Горчаковым нужно держать уши на макушке, а он после паузы сказал каким-то мечтательным голосом:

— Мы сейчас в самом высшем училище, Академии, школа давно позади… Кого ты помнишь? Пару самых драчливых, а ещё одного или двух отличников?.. А остальных троечников, их большинство, хоть кого-то вспомнишь?

Я сдвинул плечами.

— Помню, и что?

— Да так, — ответил он с усмешкой. — Троечников забывают быстро, их вообще не замечают. Серость… Из них никогда ничего не выходит. Даже из двоечников и дебоширов нередко бывает толк, а вот из серости… Но зачем ты стараешься прикидываться ею?

Я вздрогнул, посмотрел на него с великим изумлением. Он с прежней улыбкой смотрел на меня, но в глазах было нечто тёмное и опасное.

— Я бы хотел прикидываться, — сказал я, — красивым и блистательным! Но что делать, если я серость?

Из двери пахнули ароматы горячего супа и жареного со специями мяса. Я направился к своему обычному месту, где мы обедали с Толбухиным и Равенсвудом.

Горчаком шёл рядом, сказал задумчиво:

— Хоть передо мной не прикидывайся. Хотя ладно, прикидывайся, дабы не выпасть из образа, но я тебя раскусил. И, кстати, откуда такой ошеломляющий удар?

Усаживаясь за стол, я улыбнулся как можно более простецки.

— Ну, как я слышал, у петербуржцев тоже свои тщательно скрываемые родовые приёмы.

— У всех? — переспросил он. — Далеко не все знатные и даже знатнейшие аристократы… да что там аристократы, не у каждого главы рода такие… родовые умения!

Я прямо посмотрел ему в глаза и сделал свой голос печальным:

— А я и есть глава рода. Точнее, наследник, но глава рода при смерти и уже передал мне все секреты родовых умений. Но разве у петербуржских не круче?

Он ответил мне таким же прямым взглядом.

— Уверен, что намного. Но мы не говорим о высшей сотне. Про них мало что знают те, кто ниже. Все берегут свои секреты! Но у десятка высших Родов такая мощь и такие армии, что могли бы бросить вызов своим королям.

К нам подбежал половой, улыбнулся мне счастливейшей, словно я и есть кумир всех кухни, улыбкой.

— Как обычно, ваша милость?

— Да, — сказал я — И стакан морковного сока.

Он поклонился, исчез, Горчаков проводил его задумчивым взглядом.

— А ты пользуешься любовью черни.

— Чувствуют своего, — обронил я.

— Или за то, — предположил он, — что уже полдюжины знатных не раскрывают рта, чтобы не показывать щербатые зубы.

— Всего полдюжины? — уточнил я. — Это статистическая погрешность.

Он вряд ли понял, но сказал так же негромко:

— Понимаю, твоя жизнь не ограничивается Академией. Особенно теперь, когда ты свободен до зимней сессии.

Я постарался вернуть его к разговору о политике:

— Но у королей «разделяй и властвуй»?

Он улыбнулся.

— Ну да. На посмевшего бросить вызов суверену набросятся соседи. Могут вообще уничтожить Род и поделить земли. Так что быть верным королю выгодно.

— А уж императору, — договорил я, — тем более. Кстати, что за прыщ, с которым я дрался?

— Олеко Дундич, — ответил он с усмешкой. — Он хорош во всём. В драке, в бою, выпивке, бабник, бретер, картежник… весело живет парень! Родители с ним сладить не могли, спихнули в Академию. Последний курс, потом в армию. Он и там наверняка себя покажет!

— Не сомневаюсь, — буркнул я, — как же, будущий чемпион австро-венгерской армии! Покажет.

Он посмотрел на меня в удивлении, вряд ли понял, потому что сказал утешающе:

— Кровоподтеки лекари уберут уже сегодня, а вот со щербатым ртом проходит пару месяцев. Умеешь ты, Вадбольский, оставлять о себе память!

Половой принес огромную фарфоровую тарелку, где в центре бараний бок с кашей в окружении хорошо прожаренной гречневой каши, основного блюда солдат императорской армии.