В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Юрий Михайлович, Вы вошли в литературу стремительно, ярко, покорив своими первыми повестями в «Юности» разновозрастную читательскую аудиторию. Ваши «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба» или «Апофегей» зачитывались до дыр, растаскивались на цитаты. Для тех советских лет проза молодого автора поражала хулиганской откровенностью, искромётностью и в то же время глубоким взглядом в сущность бытия. С тех пор много воды утекло, но Вы сумели остаться современным, узнаваемым, любимым.

– Я никогда не ориентировался на моду, на установки властей или критиков, на вкусы премиальных жюри. Не перебегал от реалистов к постмодернистам и обратно. Не прятал в боковой карман свой патриотизм, когда в 1990-е было выгодно слыть космополитом, а то и русофобом. Я всегда писал о том, что меня в самом деле волновало, тревожило, радовало, возмущало. Искренность – это важная составная часть литературного дара, хотя большинство литераторов тратят массу сил на то, чтобы никто не догадался, о чём они в действительности думают. Им кажется, они ведут тонкую игру с эпохой и читателями, а на самом деле они похожи на людей, роющих себе могилу да ещё с чувством лукавого превосходство. Глупцы и недотёпы! Они же зарывают в землю свой талант в тех редких случаях, когда он есть в наличие.

Кроме того, я смолоду отчётливо понимал: самовыразиться можно только через мастерство, без мастерства можно только самовыродиться. Чтобы тебя поняли и полюбили, надо писать так дотошно и продуманно, так составлять слова, будто подбираешь букет единственной женщине, и один неверный бутон способен погубить любовь. Я принадлежу к поколению, которое воспитано на тщательности и требовательности предшественников. Мы учились писать так, чтобы Юрий Казаков или Валентин Распутин могли хотя бы хмуро кивнуть. Нынешние лауреаты пишут так, чтобы донести до набора, а то что корректоры хохочут над их беспомощностью – плевать. Моя редакторша рассказывала, как ей позвонил известный большекнижник и сказал: «Оль, я там тебе как бы роман послал, сделай с ним что-нибудь!»

Впрочем, эту болезнь я предсказал ещё в романе-эпиграмме «Козлёнок в молоке». Думаю, прочитав мой новый роман «Любовь в эпоху перемен», вы убедитесь, что я остался верен принципам ответственной литературы. Надеюсь, маразм, помноженный на энтузиазм, мне в ближайшие годы не грозит.

– Вы не только писатель, но и главный редактор известного, авторитетного издания, продолжающий почти два века славные традиции «Литературной газеты».

– Сегодня рынок печатных СМИ переживает непростые времена – и тиражи падают, и читатель предпочитает Интернет, но, при всех сложностях, «Литературная газета» справедливо может похвастаться устойчивостью читательского спроса. На мой взгляд, отчасти это объясняется вниманием газеты и к регионам, ведь литература корнями уходит в провинцию. Достаточно вспомнить Василия Белова, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, которые, кстати, активно печатали свои произведения именно в журнале «Север».

– Замечаете ли Вы «Север» в российском литературном пространстве? И если да, то по каким приметам распознаётся он в многослойном журнальном мире?

– Конечно. По-моему, ваше издание сохраняет добрые традиции советских толстых журналов. У вас широкая палитра авторов, вы не встали на путь обслуживания той или иной литературной группы, на ваших страницах появляются уважаемые проверенные имена, не забываете и молодых, удачен, на мой взгляд, конкурс для молодых авторов «Северная звезда». Вы сохранили уровень материалов, требовательно относясь к авторам. А ведь именно из-за уверенности в том, что написанное другом или сподвижником и есть литература, утратили авторитет легендарные издания. Например, «Новый мир», ставший постоялым двором для графоманов.

– В чём, на Ваш взгляд, особенность современной литературы?