В жаре пылающих пихт

Красный Томагавк, сказал он, это символ. Крест христианства такой же символ. Красный Томагавк – это сам дьявол. Наш скаут не понимает этой простой идеи. Он чужак, но работу свою делает. Красный Томагавк нисходит на человека подобно духу святому, но одежды его – окрашиваются кровью. И всякий, кто творит злодеяния, становится для нас Красным Томагавком. Он есть отец тысячи сыновей и убийца тысячи отцов. Он есть куда более воплощенное божество, зримый и устрашающий, он есть оружие – томагавк дьявола, но дьявол – это Бог, ибо дьявол существует и творит дела свои с позволения его. И нельзя о том запамятовать. Потому прибереги свой страх перед дьяволом для Бога, ибо он тот единственный и неповторимый, кого нам надо бояться.

Холидей спросил. И за кем мы охотимся – за призраком?

Курильщик широко улыбнулся и повернулся к Холидею.

Не за призраком. Нам платят за другое, брат. Наш противник вполне материален, состоит из переработанных веществ, как и мы, и ты можешь наблюдать его красные дела повсюду. Или я ошибаюсь? Мы сходимся в большой игре. Но это не больше, чем игра. Красный Томагавк подобно духу святому отмечает для нас достойного врага, а мы – идем за ним. Но наш враг есть плоть, кровь и дела.

Как скажешь.

И еще.

Что?

Запомни наше первое и единственное правило. Не начинать диалог, пока преследуемый не объявит о своей капитуляции.

Холидей молча покачал головой и отвернулся. Вскачь они пересекли, следуя вдоль железнодорожных путей Нортерн-Пасифик, залитую солнцем аквамариновую прерию, которая приходила в постепенное запустение от соприкосновения с цивилизованным миром и была отмечена телеграфными столбами, похожими на безликие кладбищенские кресты, словно в этом безлюдном, когда-то царственном и продуваемом ветрами краю по известной им одним закономерности хоронили своих исполинских прародителей их обмельчавшие потомки. Все вокруг, что на земле, что в воздухе, как сложная мозаика, было составлено из тщательно прилаженных друг к другу объемных светотеней, чей изменяющийся узор приходил в соответствие с течением серебристо-серых облаков в бесцветном небе.

Не успело распогодиться, как всадники оказались под проливным дождем в полной темноте. Они промокли до нитки, а некоторые из них с удивлением глазели на зажигающиеся в окнах свечи и керосиновые лампы в витринах магазинов, яркие и праздничные как в сочельник, а ливень шпарил сплошной стеной по крышам и стенам невидимых домов, которые полностью испарились бы в серебристой дымке, если бы не пламя их гостеприимных огней.

Впятером они остановились у обветшалой гостиницы, взяли сумки и оружие, отряхнули шляпы и вошли в дверь, которую держал для них приоткрытой Хардорфф. Следом за ними, отсморкнувшись, вошел и он. Внутри стены помещения были выбелены полопавшейся штукатуркой, а на их фоне ожившей фреской толпился промокший простуженный народ. Белые и серые, пыльные и угрюмые, словно их лепили из глины, гипса и извести неведомые праведнику божества, и теперь эта публика собралась здесь для всенощного бдения или позирования, и все непреднамеренно сделались участниками иконографического сюжета, в котором недоставало разве что богоматери с покровом в руках.

Хардорфф отыскал в многолюдном собрании хозяина гостиницы, гнусавого мужчину с обескровленным лицом, и расспросил его о недавних постояльцах, среди которых мог быть представитель коренных американских народов.

Краснокожий, что ли? спросил хозяин.

Пусть краснокожий, сказал Хардорфф.

Был один, неохотно ответил хозяин, да не один.

А с ним кто?

С ним еще двое. Здоровый мужик и дохляк с крупнокалиберным ружьем на бизонов. И еще младенец грудной.

Хардорфф спросил. А где сейчас ребенок?

У доктора. Захворал малец. Лихорадка вроде. Одному богу известно, будет он жить или нет. Со дня на день выяснится.

А доктор ваш, он где живет?

В миле на восток – у озера. Человек он нелюдимый, ей-богу, но в своем ремесле виртуоз. Кривого слова об нем никто не скажет!

Хардорфф отвел хозяина гостиницы в сторонку. Краснокожий, которого я и мои компаньоны ищем – опасный преступник, за чью голову комитет бдительности выплатит внушительную сумму.

Это какую же?

Хардорфф почмокал губами и задумался. Четыре тысячи долларов – из которых я выделю вам ровно половину на то, чтобы отреставрировать ваше первоклассное заведение, когда мы закончим нашу работу здесь; или же распорядитесь этой суммой по вашему благоразумному соображению и переселитесь в более спокойные и менее отдаленные края. Я и мои храбрые компаньоны готовы взять на себя черную работу, а от вас потребуется только сказать мне, в каком номере их братия разместилась и сопроводить, Хардорфф торопливым жестом руки указал на столпившийся народ, этих многоуважаемых леди и джентльменов к выходу. Но не раньше, чем мы отсалютуем вам.

Хозяин положил ладонь ему на плечо. Один из них, сэр, сейчас принимает ванну в номере. Просил ему кипятка подлить.

Благодарю за понимание. Мы дадим ему прикурить.

Хардорфф встретился с Холидеем и тремя братьями у лестницы.

А где твой скаут? спросил Холидей. Но не дождался ответа.