В высших сферах

— Мне хотелось бы рассказать вам, сэр, об Анри Дювале. — Хоть у него и мало времени, подумал Алан, надо по крайней мере сделать максимум возможного. — Он хороший человечек, крепыш, хороший работник; я убежден, что он будет хорошим гражданином. Правда, он плохо говорит по-английски: он не получил образования…

— Мистер Мейтленд, — решительно оборвал его премьер-министр, — причина, по которой этот человек не может быть нами принят, проста. В мире полно людей, которые на первый взгляд заслуживают помощи. Но должен быть какой-то порядок в оказании помощи — какой-то план, какая-то схема действий. Поэтому у нас и существует Акт об иммиграции…

А главное, упорствуя, подумал Хоуден, он не уступит этому нелепому и диспропорциональному требованию народа. Возмутительное происшествие в оттавском аэропорту все еще вызывало у него раздражение. И даже если он проигнорирует угрозу Харви Уоррендера, уступить сейчас было бы нелепа— значило бы проявить слабость. Его, премьер-министра, решение известно — с этим все-таки надо считаться.

Алан Мейтленд не унимался:

— Анри Дюваль в Ванкувере, господин премьер-министр. Он не в Венгрии, не в Эфиопии и не в Китае. Он здесь и сейчас. — И не без горечи добавил: — В стране, где неимущие, предполагается, получают возможность изменить свою жизнь.

Неимущие. На секунду Джеймс Хоуден с волнением вспомнил приют и неожиданно возникший шанс, который в далеком прошлом отвоевал для него один человек — его Алан Мейтленд. Но он-то по крайней мере здесь родился. И он решил, что разговор продлился достаточно долго.

— Акт об иммиграции является законом нашей страны, мистер Мейтленд. В нем, несомненно, есть недостатки, но он такой, каким народ Канады решил его сделать. Так что согласно закону ответ вам будет «нет».

Положенный при окончании встречи ритуал вежливости был соблюден. Джеймс Хоуден встал и пожал Алану руку.

— Разрешите пожелать вам больших успехов в вашей профессии, — заметил он. — Возможно, когда-нибудь вы займетесь политикой. У меня есть предчувствие, что вы неплохо бы преуспели.

Алан спокойно ответил:

— Не думаю, сэр. Слишком многое мне в ней не нравится.

Когда Алан Мейтленд ушел, премьер-министр выбрал вторую шоколадку и стал задумчиво ее жевать. Через некоторое время он вызвал своего помощника и раздраженно потребовал, чтобы тот принес ему черновик вечернего выступления.

2

В вестибюле отеля «Ванкувер» Дэн Орлифф ждал Алана Мейтленда.

— Есть изменения?

Алан покачал головой.

— Что ж, — весело произнес Орлифф, — вы удерживаете внимание публики к делу, и это кое-чего стоит.

Алан мрачно спросил:

— В самом деле? Просто скажи мне, что народ может сделать, если правительство не желает шевельнуться.

— Разве ты не слышал? Народ может сменить правительство — только и всего.

— Вот здорово! — сказал Алан. — Дождемся выборов, после чего пошлем Анри открытку с новостями. Если мы его отыщем.

— Да ладно тебе, — сказал Дэн. — Я сейчас отвезу тебя в твой офис. А по дороге ты расскажешь, что сказал Хоуден.

Том Льюис работал в своей маленькой клетушке, когда вошел Алан. Дэн Орлифф после их беседы в машине уехал — предположительно в «Пост». Алан снова повторил для сведения Тома то, что произошло.

— Я вот что скажу, — заявил Том. — Кость не отбрасывают, если ты в нее вонзил зубы.

Алан кивнул. Он подумал, не надо ли позвонить Шэрон, но, пожалуй, основания для этого не было. В последний раз они говорили по телефону два дня назад.

— Кстати, — сказал Том, — тебе пришел пакет — присланный с шофером, не как-нибудь. Он в твоем кабинете.

Алан с любопытством прошел к себе. В центре его стола лежал квадратный пакет в оберточной бумаге. Развязав веревку, он вынул из бумаги коробку и приподнял крышку. Под папиросной бумагой лежала фигурка из глины — бюст. Рядом записка, гласившая: «Я пыталась слепить ее похожей на мистера Крамера, но никак не получалось. Так что, пожалуйста, никаких в нее булавок — никогда! С любовью — Шэрон».

Он вынул бюст. И, просияв, увидел, что весьма похож на него.

3

Меньше чем в четверти мили от номера премьер-министра в отеле «Ванкувер» судья Стэнли Уиллис из Верховного суда Британской Колумбии уже более часа тревожно шагал в кабинете.

Судья Уиллис, человек строгий, с суровым лицом и внешне хладнокровный, вел в уме битву.

Линии противостояния были четко проведены. С одной стороны была его судейская интегральность, с другой — собственная совесть. Объектом рассмотрения и того и другого был Анри Дюваль.

Эдгар Крамер сказал помощнику премьер-министра: «Законным путем спонсоры этого человека больше ничего не могут сделать». Алан Мейтленд, проведя неделю в поисках юридических прецедентов, пришел к тому же мнению.

Судья Уиллис знал кое-что такое, что показывало: оба они не правы. И если быстро этим воспользоваться, Анри Дюваль будет освобожден из своей тюрьмы на корабле — по крайней мере временно, а возможно, и навсегда.