В высших сферах

Когда молодой человек — по обыкновению, с серьезным видом — ушел, Джеймс Хоуден закрыл дверь в соседнюю комнату, отгородив себя от телефонных звонков и стука пишущих машинок, на которых работал временный персонал из добровольцев. Усевшись в кресло, он стал мысленно делать обзор своей стремительной, как ветер, поездки с выступлениями.

Вне всякого сомнения, это был его личный блестящий успех.

За всю свою политическую карьеру Джеймс Хоуден никогда еще не достигал таких высот ораторского искусства и так не зачаровывал аудиторию. Составители речей, подобранные Брайаном Ричардсоном, — один из Монреаля, другой из нью-йоркского журнала «Тайм энд Лайф», — проделали хорошую работу. Но даже еще лучше порой были собственные импровизации Хоудена, когда он откладывал в сторону подготовленный текст и говорил убежденно, с искренним волнением, передававшимся большинству его слушателей.

Главным образом он говорил — с подготовкой и без подготовки — о североамериканском наследии и давлении соперничающих идеологий, которое угрожает его существованию. Сейчас время объединяться, объявил он, время покончить с мелочностью и перебранками; время подняться выше маловажных проблем, поставив во главу угла куда более важный вопрос — свободу человека.

Публика реагировала так, словно именно эти слова хотела слышать и жаждала иметь такого лидера…

Как и было запланировано, премьер-министр ни словом не упомянул про Акт о союзе. Согласно Конституции об этом первым узнает парламент.

Но чувствовалось, что это своевременно, как если бы страна была готова к более тесному союзу с Соединенными Штатами. Джеймс Хоуден чувствовал это, а политический инстинкт, подсказывавший, куда ветер дует, редко обманывал его.

В Торонто аудитория стоя до бесконечности приветствовала его. В Форт-Уильямсе, Виннипеге, Реджайне, Калгари, Эдмонтоне его принимали так же или почти так же. Теперь была последняя остановка перед возвращением на восток — в Ванкувере, где сегодня вечером он будет выступать в Театре имени королевы Елизаветы перед трехтысячной аудиторией.

Освещение в прессе его турне, равно как и комментарии, было на удивление хорошим. В газетах, а также на телевидении и по радио его речи подавались первым планом. Повезло, думал Хоуден, что в последние несколько дней было поразительное отсутствие сопоставимых новостей и никакая крупная катастрофа, никакое жуткое убийство на сексуальной почве или вспыхнувшая где-то война не переключили с него внимания.

Были, правда, отдельные небольшие неприятности. Инцидент с мечтавшим стать иммигрантом Анри Дювалем все еще ежедневно фигурировал в газетах, и критика позиции правительства продолжалась. И на каждой остановке появлялись также демонстранты с плакатами в поддержку безбилетника и выкрики на собраниях, открытых для публики. Но Хоуден чувствовал, что шум слабеет, затихает, — возможно, потому, что ничто не умирает быстрее поддержки проигранного дела.

Хоть бы Проузи немного поторопился.

Не прошло и минуты, как предмет его мыслей вошел с карманами, оттопыренными шоколадом.

— А вы не хотите шоколадку? — спросил премьер-министр. Сам он, разорвав бумажку, принялся с удовольствием жевать.

— Нет, благодарю вас, сэр, — ответил помощник. — По правде говоря, я не слишком люблю сладкое.

«Несомненно», — подумал Хоуден. А вслух спросил:

— Вы говорили с человеком, который тут отвечает за иммиграцию?

— Да, он приходил утром. Его фамилия Крамер.

— Что он сказал по поводу этой истории с Дювалем?

— Он заверил меня, что те, кто его спонсирует, ничего больше не могут предпринять законным путем. Похоже, что это дело, по сути, похоронено.

Только Эллиот Проузи, подумал Хоуден, способен употребить в разговоре такие слова, как «по сути, похоронено».

— Что ж, — сказал он, — я надеюсь, что на этот раз он прав. Но, скажу я вам, я буду рад, когда эту фигуру уберут отсюда. Когда корабль отплывает?

— Послезавтра вечером.

В тот же день, подумал Хоуден, когда он объявит в Оттаве о заключении Акта о союзе.

— Мистер Крамер очень хотел встретиться с вами лично, — сказал помощник. — Похоже, он собирался объяснить свои действия. Но я сказал ему, что это абсолютно невозможно.

Хоуден кивнул в знак одобрения. Многие правительственные служащие хотели бы объяснить свои действия премьер-министру, особенно если они неверно распорядились. И Крамер явно не был исключением.

— Можете сообщить ему, — сказал Джеймс Хоуден. Не помешает, решил он, дать этому малому встряску. — Передайте ему, что я был крайне недоволен тем, как он вел дело у судьи. Не надо было ему предлагать специальное расследование. Это лишь заново открыло дело, которое было почти закрыто.

— Я думаю, именно это он и хотел объяснить…

— Скажите ему: я ожидаю, что впредь он будет лучше вести дела, — решительно добавил Хоуден, давая понять, что вопрос исчерпан.

Помощник помедлил, затем извиняющимся тоном произнес:

— Еще одно, и тоже относительно Дюваля. Его адвокат, мистер Мейтленд, приехал для встречи с вами. Помните, вы дали согласие…