В Венеции

— Я думаю только то, о чем говорят каждый день на каналах.

— Мне бы хотелось, чтобы твой отец не произносил никогда этого ужасного имени.

— Ты права, Джельсомина. Но что ты сама думаешь об отце?

— Это посещение не было похоже на предыдущее. Не знаю почему, но раньше ты мне казался более уверенным, когда внушал отцу спокойствие; сегодня ты как бы находил какое-то страшное удовольствие в словах отчаяния.

— Ты ошибаешься, — сказал браво, задыхаясь. — Ты ошибаешься! Сенаторы хотят оказать нам справедливость, наконец… Это почтенные люди. Нельзя сомневаться в их справедливости.

Но сказав это, браво с горечью улыбнулся.

— Ты смеешься надо мной, Карло. Я знаю, что только немногие не делают никому зла…

— Вот что значит жить в тюремной атмосфере. Нет, девушка, есть люди, которые из поколения в поколение родятся мудрыми, добродетельными, ко всему способными и созданными, чтобы бросать в тюрьмы честных тружеников и бедняков. Ведь это ясно, как день, и очевидно, да, очевидно — как стены этой тюрьмы.

Девушка отодвинулась от него; у ней даже мелькнула мысль о бегстве, потому что она ни разу не видела Джакопо таким страшным и странным.

— Я могу подумать, Карло, что отец умышленно назвал тебя этим именем, — сказала она, с упреком посмотрев на искаженное лицо собеседника.

— Родители знают, как называть своих детей… Но довольно, пора мне итти, и на этот раз я ухожу от тебя, дорогая, с тяжелым сердцем.

— Да, у тебя есть дела, и не надо их забывать. Хорошь ли ты за это время зарабатывал на своей гондоле?

— Нет, золото и я, мы не уживаемся вместе.

— Ты знаешь, Карло, что я не богата, — сказала едва слышно Джельсомина, — но, что у меня есть, можешь считать своим. Мой отец беден, иначе он не жил бы страданием других, будучи сторожем тюрьмы.

— Его служба много лучше дела тех, что возложили на него эту обязанность; она более невинна и гораздо более честна.

— Ты говоришь не так, как большинство, Карло. Я боялась, что ты постыдишься быть мужем дочери тюремщика.

— В таком случае ты не знаешь ни Карло, ни людей. Если бы твой отец был членом Сената или Совета Трех, и если бы это было известно, то тогда ты могла бы горевать… Но уже поздно, Джельсомина, и я должен уйти.

Джельсомина, пропустив молодого человека вперед, заперла дверь крытого моста. Пройдя несколько коридоров и лестницу, они вышли к набережной, где браво, торопливо простившись с девушкой, вскочил в свою гондолу и удалился.

Глава XX

Маски шныряли по Большой площади, гондолы скользили по каналам, смех и песни раздавались со всех сторон.

Выйдя из гондолы на набережной, Джакопо смешался с толпой. Проходя вдоль темных аркад Бролио, он искал глазами дона Камилло Монфорте; на углу Малой площади они встретились, обменялись условленными знаками, и браво повернул назад к набережной, не обратив на себя ничьего постороннего внимания.

Сотни лодок стояли у берега Пьяцы. Джакопо отыскал свою, быстро погнал ее вниз по каналу и через несколько минут был уже у борта «Прекрасной Соррентинки». Хозяин фелуки прогуливался по палубе, весь экипаж пел хором на носу судна. Стефано, казалось, ожидал этого посещения, потому что немедленно отвел браво на самый дальний конец кормы.

— Ты хочешь мне передать что-нибудь важное, Родриго? — спросил моряк, узнав браво по условному знаку; настоящего имени браво он не знал.

— Ты совсем готов к выходу в море?

— Куда угодно! Хоть на Левант или к Геркулесовым Столбам. Мы подняли реи с заходом солнца, и нас надо предупредить только за час, чтобы успеть обогнуть Лидо.

— В таком случае я вас предупреждаю.

— Родриго, вы доставляете ваш товар на рынок, где его и без того много. Мне уже объявлено, что сегодня ночью мы понадобимся.

— Ты прав, Стефано, Но точность необходима, когда дело касается важного поручения.

— Не желаете ли сами посмотреть, синьор? — сказал моряк, понизив голос. — Конечно, нельзя сравнить «Прекрасную Соррентинку» по величине с «Буцентавром», но если принять во внимание ее вместимость, можно сказать, что в ней можно расположиться не хуже, чем во дворце дожей. Впрочем, когда я узнал, что на ней будет пассажиркой прекрасная дама я почувствовал, что это уже касается чести моей родной Калабрии…

— Отлично. Если тебе объяснили все подробности, я не сомневаюсь, что ты считаешь это за честь для себя.

— Мне ничего не сказали, кроме того, что одна молодая особа, в которой Сенат принимал большое участие, покинет сегодня ночью город и переедет на восточный берег в Далмацию. Если вам не трудно, синьор Родриго, то я буду рад узнать, кто ее спутники.

— Ты все узнаешь, когда придет время, а пока молчи. Я очень доволен, что у тебя все наготове; желаю тебе спокойной ночи и счастливого путешествия. Вот еще что. Скажи: в котором часу ты ждешь берегового ветра?

— Так как сегодня день был очень жаркий, то берегового ветра нельзя ждать раньше полночи.

— Отлично! Я надеюсь на тебя. Еще раз до свиданья! — сказал браво, прыгнув в гондолу.