В тени регулирования

К первой – макроэкономической – группе факторов можно отнести уровень реального ВВП на душу населения, демографическую структуру рабочей силы и отраслевую структуру экономики. Их влияние на самозанятость неоднозначно. Экономическая теория не дает четкого ответа на вопрос о том, в каком направлении они действуют. С одной стороны, высокий уровень ВВП на душу населения обычно связан с более высоким уровнем капиталовооруженности и, как следствие, с ростом среднего размера предприятий [Lucas, 1978]. С другой стороны, с ростом ВВП на душу населения увеличивается спрос на личные услуги и индивидуализированные товары, от чего выигрывают, в первую очередь, самозанятые и малые предприятия. Поскольку эти эффекты действуют в противоположных направлениях, то вопрос о результирующем влиянии ВВП на душу населения можно решить только эмпирически. Эмпирические исследования показывают, что доминирующей является негативная зависимость: более богатые страны имеют более низкие уровни самозанятости [Folster, 2002; Torrini, 2005]. Этот результат можно считать достаточно устойчивым в том смысле, что он подтверждается в нескольких работах с разными страновыми выборками (хотя не всегда сохраняется при добавлении дополнительных переменных). Анализ спецификаций, использованных в опубликованных работах, указывает на то, что эффект подушевого ВВП должен быть «очищен» от изменений, происходящих на стороне спроса – необходимо вычленить отдельно негативный эффект от роста капиталовооруженности и позитивный эффект от роста доходов.

Отраслевая специализация страны влияет на уровень самозанятости. Самозанятость широко распространена в тех сферах деятельности, где требования к уровню капитала сравнительно невысоки – в сельском хозяйстве, розничной торговле, гостиничном бизнесе, сфере деловых услуг. В то же время самозанятых обычно очень мало в добывающих и перерабатывающих отраслях. Во многих странах большая часть самозанятых занята в сельском хозяйстве. Но именно сельскохозяйственная самозанятость хуже всего поддается объяснению и эконометрическому моделированию. Дело в том, что масштабы сельскохозяйственной самозанятости в определяющей степени связаны с факторами, специфическими для каждой отдельной страны: историческими событиями, законодательными изменениями и культурными традициями, сформировавшими существующие права собственности на землю, в том числе формы семейного землевладения. Действие этих факторов зачастую ограничено только сельским хозяйством. Во всех других отраслях уровень самозанятости может определяться иными факторами. В связи с этим некоторые исследователи вообще исключают сельскохозяйственную самозанятость и анализируют только несельскохозяйственную самозанятость (см., например: [Parker, Robson, 2004]. К сожалению, мы не можем последовать их примеру: в нашей выборке данные по несельскохозяйственной самозанятости доступны только для нескольких лет и небольшого числа стран, преимущественно восточноевропейских. Однако, чтобы как-то учесть специфику сельскохозяйственной самозанятости и снизить ее влияние на результаты анализа, мы включали в оцениваемые уравнения долю сельского хозяйства в ВВП и долю городского населения в общей численности населения. Кроме того, проблема страновой специфики может смягчаться с помощью моделей с фиксированным эффектом.

В западных странах массовый выход женщин на рынок труда во второй половине ХХ в. привел к снижению доли самозанятых, поскольку по сравнению с мужчинами женщины в большей степени склонны работать по найму. В странах с переходной экономикой мы имеем несколько иную картину. Большинство из них имели крайне высокий уровень занятости женщин на момент начала рыночных реформ. На протяжении переходного периода во многих странах происходило снижение уровня экономической активности среди женщин и их уход с рынка труда. По логике вещей, переход женщин в незанятость должен был способствовать росту уровня общей самозанятости.