В свой смертный час

Письмо Тане от 6 февраля 1945 года

Моя девчоночка! Ты на меня, Таненок, обижаешься. Напрасно. Было очень много работы, переездов и пр. Сейчас осел на одном месте более-менее прочно. Только что получил от тебя два письма. Как я был рад! Ведь, дорогая, я очень редко получаю от тебя письма. Хорошо, что был это время занят по горло: некогда было скучать. А сейчас я живу в отдельной (не землянке) хорошей комнате. Электричество, радио, адъютант и все что угодно. По работе у меня все в порядке. Скоро еду на Берлин. Думаю в этот тур окончить войну: помереть, так сказать, или получить золотую. Таненок, я написал тебе несколько дней назад письмо, полное обиды и ревности к какому-то герою. Хорошо, что не отослал. Все это ерунда. Я верю в нашу любовь, и мне кажется, если я бог знает каким образом держу данное тебе слово, то ты при твоем «чурбанном» темпераменте как-нибудь его сдержишь. Я же мечтаю о том прекрасном времени, когда мы будем вместе. И мне кажется, что теперь оно скоро настанет!

Ваня доехал из Москвы хорошо. Выпили мы с ним за его орден. Он очень много рассказал новенького о Москве, о тебе, о маме. Ты просто истинный молодец. Таненок! Не знаю, как тебя благодарить за внимательное отношение к моему дружку, за твою заботу об Ларкине. Он хороший парень и вполне достоин забот. Между прочим, когда-то мы были врагами, я его поклялся даже трахнуть, но в ходе наших совместных боев мы стали друзьями. А вся вражда наша была из-за вашего брата: в Туле ему понравилась одна девушка, а я ее между делом охмурил. Ну, а он меня купил: помнишь, я к тебе из Тулы приезжал на сутки в самоволку? Дело тогда чуть не дошло до ревтрибунала. Ну все это ерунда, все давно прошло. Дорогая, а где же твоя фотокарточка? Уж это ни к чему: обещать и забыть. Жду! Обо мне не беспокойся. Писать буду теперь часто. Прекрепко целую. Твой муж Борис.

На другой день я прихожу в лабораторию, когда там все уже готово для эксперимента.

Просторная комната, хорошо освещенная холодным осенним солнцем, имеет необычный вид, оттого что один из ее углов отгорожен капитальными стенами, образующими звуконепроницаемую кабину. Там сейчас находится «учитель» — один из тех четырех студентов, которых я видел вчера в кабинете профессора. Кто именно из них — я не знаю: небольшое окно в стоне застеклено «зеркалом Гизела», которое не дает возможности заглянуть в кабину, из комнаты. «Учитель» знает, что он остается невидимым для своего ученика — рыжего парня с живым подвижным лицом. Зато сам он из кабины через то же окошко хорошо видит ученика, который в данный момент уже сидит в наушниках на своем месте, лицом к «зеркалу Гизела», и с интересом рассматривает расположенную перед ним установку, напоминающую настольный бильярд. Это — сложный лабиринт, из которого «учитель» должен научить своего «ученика» быстро вывести шарик.

От установки к кабине тянется провод, по которому пойдет информация о действиях ученика. При каждой его неудаче в кабине будет зажигаться табло: «Ошибка». За ошибку «учитель» может с помощью звукового генератора, соединенного с наушниками ученика, наказывать того громким и очень неприятным звуком разной силы.