В сумрачном лесу

Я спросила, где Кафка здесь жил, и Фридман сказал, что, когда Кафка только приехал, его поселили в доме рядом с Бергманнами. Здоровье его тем летом стабильно улучшалось. Секретность была очень важна, и вне маленького кружка непосредственных участников плана про все это знала сестра Кафки Оттла. Как только он сошел с корабля в Хайфе, он больше не был писателем Кафкой. Он был просто худой больной еврей из Праги, который выздоравливал в теплом климате своей новой страны. Той осенью Агнон вернулся в Палестину после двенадцати лет, проведенных в Германии. Там в его доме случился пожар, который уничтожил все его рукописи и книги, – но нет никаких свидетельств, что два писателя когда-либо встречались. Шокен обустроил Агнону дом в Тальпиоте, а несколькими месяцами позже нашел Кафке жилье в новом немецко-еврейском садовом пригороде Рехавия, где его комнаты выходили окнами на участок за домом. Днем, после Schlafstunde[16], когда на всех улицах и лестницах Рехавии должна была стоять тишина, он часто выходил посидеть под деревом на участке, который уже много веков как зарос и одичал. Он начал там возиться – здесь прополет, там обрежет и подпилит, – и вскоре обнаружил, что, хотя в Европе он был всего лишь средним или даже не очень хорошим садоводом, в Палестине все, чего он касался, шло в рост. Эльза Бергманн подарила ему несколько каталогов семян, он заказывал луковицы крокусов и ноготковых ирисов. Гость, заглянувший в сад после обеда, увидел бы, как худой кашляющий человек сгибается над розами, корни которых он вымачивает в сульфате магния, или же убирает из почвы камни. Совсем скоро участок за домом в Рехавии расцвел.

Не так давно, сказал мне Фридман, он нашел следующие строки в «Дневниках» Кафки: «У тебя есть возможность – насколько вообще такая возможность существует – начать сначала. Не упускай ее». И еще через несколько страниц: «О прекрасный миг, мастерское обрамление, заросший сад. Ты огибаешь дом, и по садовой дороге тебе навстречу мчится богиня счастья»[17]. Эти записи датировались первыми днями в Цюрау, но Фридман сказал, что ему трудно поверить, что они написаны не в Рехавии после переезда.

Когда я призналась, что озадачена, он снова полез в кожаный портфель и достал последнюю ксерокопию, подтолкнув ее ко мне через стол. Отрывок, о котором шла речь, был подчеркнут от руки дрожащей линией. «Почему я хотел уйти из мира?» – говорилось там.

Потому что «он» не позволял мне жить в мире, в его мире. Конечно, теперь мне не следует так определенно судить об этом, ибо теперь я уже гражданин другого мира, который так же относится к миру обычному, как пустыня к плодородному краю (вот уже сорок лет, как я покинул Ханаан); я смотрю назад, как иноземец, правда, я и в том, другом, мире самый маленький и самый робкий – это свойство я принес с собой как отцовское наследство, – я и в нем жизнеспособен только благодаря особому тамошнему порядку[18].

Я прочла невероятный отрывок три раза. В верхнем правом углу страницы стояло название книги, из которой он был взят, «Письма к Фелиции»[19]. Когда я снова подняла голову, Фридман смотрел на меня. «Нужно ли вам напоминать, – прошептал он, – что Шокен опубликовал эти письма только в 1963 году?» Стараясь поспеть за ним, я спросила, не намекает ли он на то, что Брод вставил в опубликованные им страницы из дневников и писем Кафки что-то, что Кафка писал после 1924 года? Фридман улыбнулся уголком губ. «Скажите, дорогая моя, – произнес он, – вы правда верите, что Кафка написал восемьсот писем одной женщине?»

Я начала постепенно осознавать, о чем именно Фридман собирается меня попросить: похоже, написать не окончание настоящей пьесы Кафки, а настоящее окончание его жизни. Макс Брод, его туман и халтура давно исчезли. Скоро исчезнет и Ева Хоффе. Тем временем Верховный суд наконец примет решение по делу, и, если Ева Хоффе проиграет, что практически неизбежно, тайные архивы Кафки будут переданы библиотеке, его ложная смерть и тайный переезд в Палестину будут открыты миру. Неужели Фридман хочет забежать вперед этой истории, чтобы проконтролировать, как именно она будет написана? Сформировать через художественную литературу историю посмертной жизни Кафки в Израиле, как Брод сформировал каноническую историю его жизни и смерти в Европе?