В стране кораллового дерева

Когда эпидемия желтой лихорадки наконец прошла, она унесла с собой жизни четырнадцати тысяч жителей Буэнос-Айреса. Семья Брейфогелей тоже переболела, но в их доме никто не умер. Анна опустила голову, чтобы не смотреть в глаза собравшимся во дворе ее фирмы людям. Она разглядывала свои руки в перчатках. На ней было темное траурное платье. Смерть Элизабет поразила Анну сильнее, чем она ожидала. Они с матерью никогда много не говорили, и в последние месяцы это молчание стало гнетущим. Но боль после смерти Элизабет оказалась неожиданно сильной. Анна снова и снова обращала внимание на места, в которых любила бывать Элизабет. Иногда ей слышался голос матери. Вначале она даже вздрагивала и оборачивалась. Когда Анна по ночам не могла заснуть, она думала о матери. Иногда ей хотелось повернуть время вспять и поговорить с Элизабет о вещах, о которых они никогда не беседовали и о которых больше никогда не перемолвятся ни словом.

Настойчивый кашель Брейфогеля отвлек Анну от мыслей. Когда она взглянула на него, он деловито произнес:

— Настало время предъявить обвинения некой Анне Вайнбреннер.

«Говорил ли он когда-нибудь таким тоном?» — подумала Анна.

Послышался одобрительный гомон. Анна знала, что там были люди, которые готовы вставлять ей палки в колеса. Успех принес Анне множество завистников, но только сейчас, когда она лежала на лопатках, они отважились выступить против нее. Анна подняла голову и расправила плечи. Никто не увидит, как она дрожит. Она никому не покорится. Женщина решительно смотрела в глаза присутствующим. Многие из них в хорошие времена относились к ней дружелюбно.

«Лицемеры, — подумала Анна. — Лжецы, трусы и лицемеры».

Теперь же многие отводили глаза. Анна радовалась, что ее голос не дрожал, когда она начала говорить:

— Я давала вам хорошую работу, господа. И каждый из вас был успешным.

Ей удалось уверенно улыбнуться.

— Она игнорировала наши предложения, — раздался голос из толпы.

Кому, когда и сколько платить было неписаным законом, но, чтобы чего-то добиться, Анне пришлось его нарушить. Это знал каждый, и каждый уже один раз нарушил этот неписаный закон.

«Они не смогут мне ничего предъявить, — пыталась успокоить себя Анна. — Сейчас город все еще страдает от эпидемии, но жизнь не стоит на месте. Так и должно быть».

Она не могла не заметить, что Брейфогель не отрываясь смотрит на нее, и чувствовала себя неуютно.

— Приведите свидетелей, — раздался голос.

Анна взглянула на движение в толпе. Она не могла припомнить, чтобы хоть с кем-то из батраков обошлась худо. Люди, которые служили у нее, всегда получали хорошие деньги. Поэтому Анна знала, что среди них не могло быть свидетелей, которые могли бы дать показания против нее. Прислуга останется ей верна, в этом она была уверена.

Анна расправила плечи, но потом оцепенела. Перед ней стоял человек, которого она давно не видела и надеялась, что больше никогда не увидит. Его ледяные, мертвые глаза приковывали к себе. «Пит Штедефройнд», — пронеслось в голове у Анны, и ее желудок тут же свело спазмом. Он был не один. Рядом с ним шел бледный мужчина, который устроился к ней на фирму незадолго до эпидемии, — Утц.

Анна невольно вздрогнула. У нее возникло дурное предчувствие, но все же она решилась принять его на работу. Сейчас она смотрела на его перекошенное злой усмешкой лицо и спрашивала себя, встречалась ли она с этим человеком раньше и есть ли у него причины, чтобы разрушить ее жизнь. Но как ни силилась, Анна не могла этого вспомнить…

Часть седьмая На дне Октябрь 1874 — май 1875 года

Глава первая

— Помните эпидемию желтой лихорадки в Буэнос-Айресе? — Падкий на сенсации Умберто закатил глаза и вытянул губы.

— Поговаривали, что более зажиточные горожане тогда окончательно переселились на северные возвышенности, в Белграно, — сказал дон Рикардо.

Виктория подняла голову и прислушалась, играя на новом пианино, которое недавно приобрела семья Сантос.

«Буэнос-Айрес, — подумала она. — В Буэнос-Айресе живет Анна». Виктория продолжала наигрывать мелодию, которую повторяла снова и снова.

«Но мне нет до Анны никакого дела. Я забыла ее». Пальцы Виктории двигались вяло, в таком же ритме шла и ее повседневная жизнь: монотонные дни, которые начинались с чашки чая летом в шесть часов, а зимой в восемь. Чай приносила ей в комнату служанка Розита. Потом начинался завтрак. Иногда Виктория отправлялась на прогулку, а после проводила много времени на веранде, иногда с детьми, иногда одна. Порой донья Офелия поручала ей следить за служанками, когда те мели двор, чистили плитку в первом патио или убирали в комнатах, стирали, гладили или латали белье и одежду в задней части второго патио. В двенадцать часов семья обедала, потом начиналась сиеста, которая длилась до четырех часов. Между шестью и семью часами был легкий ужин — рыба на гриле с овощами или густая кукурузная похлебка, эмпанады и фрукты.