В среду пошел снег

-Позвольте… - обратился он к шоферу. – Еще пять минут назад…я бы, пожалуй, и

согласился…но, жизнь порой преподносит нам…немыслимые, я бы даже сказал, удивительные… несоответствия… приятного даже толка…

Шофер дико вильнул к бордюру, на полном ходу еще, с третьей передачи ударил по

тормозам, отчего машину развернуло поперек дороги, и вперился в Егора Васильевича

ненавидящим взглядом.

-Ты, блядь, послушай меня, послушай, - зашептал он, сопровождая каждое свое слово

звериным придыханием. - Я тебе расскажу за жизнь и вообще за всю эту хуйню. Я когда в

третьем классе был, мы во дворе играли, в мушкетеров. Так мне, блядь, как раз выпало

играть за гвардейцев, а это то же самое, что за фашистов, понимаешь? Это полная хуйня, и тебя все чморят. И вот, стою я посреди двора, одетый в эти ебаные картонные коробки

из-под телевизоров, на которых мы рисовали кресты, и типа это были доспехи, и жду,

когда же на нашу халабуду начнется атака. Я малый был совсем, меня все время ставили в

караул. А сами, суки, в этой халабуде порнуху смотрели. Такие, знаешь, черно-белые

карты порнушные.

Помню еще, солнышко припекает, небо голубое, ни облачка. Засмотрелся я, блядь, на это

небо, и так, знаешь, спокойно мне было, хорошо.

А надо мной, на третьем этаже, соседка, старуха уже совсем, белье вешает… И вот, понимаешь, блядь, на моих глазах бабка эта перегнулась слишком сильно через перила и

хлоп, прямо под ноги мне. На живот.

Шофера затрясло.

Она… как взорвалась вся… изнутри. Все это… гадость вся эта из нее, как из жабы, что

ногой раздавишь, выплеснулась. На меня. Знаешь, она ведь не умерла сразу-то. Лежала

под моими ногами, как шарик спущенный, и стонала.

И я… стою над ней, ногами пошевелить не могу, будто прибили меня к асфальту, а над

головой слышу… шепот отовсюду, как прибой морской. Поднял я голову… Со всех

балконов люди смотрят. И в глазах такое… удовлетворение.

Минут пять она стонала, а я над нею стоял, как на часах. Потом уж, помню, меня

оттаскивали, я орал что-то, сопротивлялся…

Шофер опустил глаза и тихо заскулил:

-Ничего никто не стоит. Я ничего не сделал, ты ничего не сделал, они вон, на улице, тоже

ничего не сделали. Все сдохнуть должны.

Егор Васильевич посмотрел на шофера и внезапно все понял.

Зачем ему объяснять, этому тупому куску мяса, что есть жизнь и предназначение? К чему

тратить священные секунды на сизифов труд? Нет времени на слова! Он и так слишком

долго спал!

-Коооо-коооо-коооо! - зарокотал он глухо.

Шофер изумленно уставился на него. Изумление, впрочем, уступило место ужасу, когда

на его глазах сквозь дряблую кожу лица старика пробились первые перья.

-Кооооо! - грохотал Егор Васильевич, обрастая перьями. Предначертание, управляя телом

его, свело руки воедино, ломая кости, лепя из пластилина плоти новую совершенную

скульптуру. С отчетливым треском изменился и череп его, сужаясь посередине, вытягиваясь в коническую форму. Хрящи носа затвердели, преобразуясь в острый клюв.

-Кооо! - ревел он, и руки его, уже не руки, но гигантские крылья, не находя больше места в

тесном салоне, хаотично метались вверх-вниз, то и дело задевая визжащего шофера.

Ноги его укорачивались, кости плавились, пальцы на ногах, напротив, удлинялись, ногти, сталью наливаясь, обращались в когти.

-Коооо-коо! - гаркнул он молодецки, и одним глазом, круглым, серым и мертвым, глянул

на шофера. Теперь, когда преображение почти завершилось, он знал, что делать.

Рванувшись могучим телом, отчего машина заходила ходуном, он изловчился и клюнул

шофера прямо промеж глаз. От удара тело шофера отбросило назад, хлынула алая кровь , и он неловко завалился набок, содрогаясь, будто сквозь него пропустили электрический

ток.

-Я тебе покажу, тля, никчемность жизни! - проквакал Егор Васильевич, стремительно

теряя связь с человечеством. Тело его продолжало увеличиваться. Металл скрипел под

напором той силы, что до поры таилась в нем.

Взмахнув гигантским крылом, он сокрушил двери и потолоккрышу, превращая сталь в

мятый картон. Рванув свое тело вперед, клювом разбил он лобовое стекло. Теперь его

крылья торчали из дверных проемов, взмахами практически отрывая машину от земли.

-Ах, как тесно! - мигнуло мелькнуло в голове. Тело его за секунду увеличилось вдвое, и

машина лопнула, взорвалась металлом и стеклом, с грохотом выпуская на свет

новорожденного гигантского Воробья.

-Коооо! - заорал Егор Васильевич, и от звука его голоса вылетели стекла в окнах соседних

домов. Он взмыл над городом, распластав огромные крылья, тенью затмевая солнечный

свет. Люди виделись теперь ему в истинном свете - червями, из которых они произошли и

пищей для которых они в конечном итоге должны были стать. Розовые кольчатые их тела

предназначены были исключительно для поедания. Раскинувшееся перед ним море