В среду пошел снег

На столе был пузатый стеклянный графин, наполовину заполненный зеленоватой

жидкостью, возле графина, перевернутый вверх дном, пылился граненый стакан. У стола

стояли два стула: один - офисного образца, с порванной обивкой под кожу; второй

-деревянный, вовсе без обивки. На спинке деревянного стула крупно было выведено

нецензурное слово.

Стены были оклеены ядовито-желтыми обоями в цветочек. На потолок в ржавых потеках

было страшно смотреть.

Но более всего Авдеева поразила огромная картина, что висела слева от него. На

засиженном мухами холсте был изображен голый изможденный старик, сидящий на стуле.

Его правая нога была привязана к ножке стула - левую, отрезанную по колено, он

протягивал вперед. Вокруг старика, взявшись за руки, стояли жирные краснощекие

младенцы, каждый - вдвое больше его.

Старик приветливо улыбался.

Стараясь не показывать эмоции, Авдеев повернулся и медленно вышел из номера.

В коридоре ждал веселый Миногин. За спиной у портье, в неверном полусвете, Авдеев

разглядел крупного мужчину в поварском колпаке, с мясистым, жестоким лицом.

-Ну как? - пискнул Миногин. - Высший класс? Париж?

Авдеев начал пятиться назад.

«Ведь надо что-то сказать, - лихорадочно думал он, - как-то успокоить… А там в машину

и ходу, в милицию, в больницу, к черту на кулички!

Где-то за тридевять земель зазвонил телефон.

И вдруг его осенило. Прежде, чем он успел взять себя в руки, слова сами вылетели изо

рта.

-Телефон! - прохрипел он, пятясь все быстрее, - вы же говорили, что он не работает… А

мобильные здесь не ловят. Верно?

Миногин и его зловещий спутник остались на месте. Расстояние межу ними и Авдеевым

быстро увеличивалось.

-Разумеется, Владимир Степанович, так я и сказал, - надменно произнес портье, - вы

сомневаетесь в моих словах?

-Нет, разумеется, - теперь он почти бежал задом,- но как, скажите на милость, вам мог

звонить Проскурня с неделю тому?

Миногин пожал плечами:

-На самом деле, как? Черт его знает - как! Впрочем, я поясню. Видите ли, ваш главный

редактор вовсе не Проскурня, а Прошргрнрагрня, и вам бы следовало прислушиваться к

истинной семантике слов, Владимир Жертвович! - портье шагнул в сторону, и его

молчаливый спутник ринулся вперед, передвигаясь нечеловечески быстрыми, рваными

прыжками от тени к тени.

Авдеев взвизгнул и, повернувшись, со всех ног ринулся к лестнице.

Он почти добежал, когда огромная лапа ухватила его за волосы и оторвала от земли, как

щенка.

-Не до смерти, Леша! - услышал он, корчась в воздухе.

С утробным хрипом повар швырнул его головой о стену.

Авдееву послышался громкий треск, и стало темно.

Из тьмы пришло осознание своего «я». Он существовал. Он дышал, чувствовал боль и

страх. Он слышал - глухой рокот низких голосов, подобных далекому грому, звон,

металлическое лязганье, хруст. Он был обездвижен, но чувствовал свое тело - разбитое, изломанное и мокрое. Он был наг.

Он умирал.

Авдеев попробовал пошевелить руками, но они, казалось, были приклеены к поверхности,

на которой он лежал. Попытка вызвала сильнейшую боль в предплечьях. Он закричал, но

из горла вырвалось хриплое карканье. Не контролируя себя, он дернулся изо всех сил,

почувствовал, как торс его отрывается от шершавой и влажной поверхности, но руки

остались на месте.

«Они меня привязали, - промелькнула первая сознательная мысль. - Миногин… и этот

повар-дегенерат. Они меня привязали, избили и… И что?»

Звуки вокруг него сформировались в гомон веселых голосов, смех, звон бокалов и… будто

стук вилок о тарелки. Он попытался открыть глаза, с трудом разлепив веки, словно

залитые клеем. И тотчас же зажмурился от яркого света. Полежал, снова приоткрыл глаза

и с ужасом и недоверием уставился на то, что находилось в нескольких метрах от него.

Лишь спустя некоторое время он осознал, что омерзительное переплетение щупалец и

клешней было светильником. Лампой, искусно сделанной из металлических

конструкций.

Он смотрел на низкий каменный потолок, по центру которого слепила глаза богомерзкая

люстра.

Инстинктивно Авдеев попытался прикрыть глаза рукой и снова не смог ее поднять.

Он медленно повернул голову.

И увидел их.

Он лежал на длинном деревянном столе, вытянувшись вдоль доски.

Прямо перед ним стояли чудовища. Гораздо выше человеческого роста, жирные,

лоснящиеся, антропоморфные существа, что походили на огромных младенцев. Они

зубасто улыбались, так широко, что казалось, вот-вот улыбки разрежут их лица надвое.

Они пускали слюни.

Рядом с ними находились люди. В ярком свете ужасной люстры Авдеев узнал Миногина и

мужчину, что встретился ему на шоссе, существо с черным ртом, и гориллоподобного

повара - этот стоял в сторонке, сжимая в руках тесак. Чуть поодаль… Нет, он ошибся,

этого не может быть!

Но это могло. И было. Слева от существ, в костюме и при галстуке, стоял,

подбоченившись, главный редактор «Морского вестника» Леонид Петрович Проскурня.

Из-за его спины выглядывал Михаил Невадович Скарабич, корректор и каннибал.

Авдеев почувствовал, что теряет сознание. Замычав, он рванулся еще раз, взвыл от боли

и, поглядев вниз, узрел себя.