Читаем В союзе звуков, чувств и дум полностью

Позволю себе, следуя за Пушкиным, «расчислившим роман по календарю», расчислить день Онегина и Татьяны.

В I главе читаем:

Что ж мой Онегин? Полусонный

В постелю с бала едет он:

А Петербург неугомонный

Уж барабаном пробужден.

Встает купец, идет разносчик,

На биржу тянется извозчик,

С кувшином охтенка спешит,

Под ней снег утренний хрустит.

Проснулся утра шум приятный,

Открыты ставни, трубный дым

Столбом восходит голубым,

И хлебник, немец аккуратный,

В бумажном колпаке, не раз

Уж отворял свой васисдас.

Но, шумом бала утомленный,

И утро в полночь обратя,

Спокойно спит в тени блаженной

Забав и роскоши дитя.

Проснется за полдень, и снова

До утра жизнь его готова,

Однообразна и пестра,

И завтра то же, что вчера.

Теперь строфа из II главы - про Татьяну:

Она любила на балконе

Предупреждать зари восход,

Когда на бледном небосклоне

Звезд исчезает хоровод,

И тихо край земли светлеет,

И вестник утра, ветер веет,

И всходит постепенно день.

Зимой, когда ночная тень

Полмиром доле обладает,

И доле в праздной тишине,

При отуманенной луне,

Восток ленивый почивает,

В привычный час пробуждена

Вставала при свечах она.

Сопоставим прочитанное: Евгений привык ложиться спать приблизительно в то самое время, когда Татьяна пробуждалась от сна. И, соответственно, она укладывалась спать приблизительно в то время, когда он отправлялся на очередной бал; Татьяна «любила... предупреждать зари восход». Евгений, надо думать, ни одного зимнего рассвета в Петербурге не встретил. Летние зори, сменяющие одна другую, он, правда, видел, когда гулял с Пушкиным по набережной Невы во время белых ночей. Но спать ложился и тогда под утро.

Таким образом, в самом прямом смысле слова получается: то, что для Татьяны - день, для Онегина - ночь. Однако «режим дня» наших героев не остается в ходе романа неизменным. В IV главе, освоившись со своим положением сельского жителя,

Онегин жил анахоретом.

В седьмом часу вставал он летом

И отправлялся налегке

К бегущей под горой реке.

Конечно, летом, в седьмом часу, зари восход предупреждать поздно, но это уже и не то, что проснуться за полдень!

Дистанция убедительная. И дальше:

Прогулки, чтенье, сон глубокий,

Лесная тень, журчанье струй,

Порой белянки черноокой

Младой и свежий поцелуй,

Узде послушный конь ретивый,

Обед довольно прихотливый,

Бутылка светлого вина,

Уединенье, тишина:

Вот жизнь Онегина святая...

Если не считать «белянки черноокой // Младой и свежий поцелуй» и «бутылку светлого вина», то будет очень похоже на то, как живет Татьяна. А слова: «Прогулки, чтенье, сон глубокий, // Лесная тень, журчанье струй», «уединенье, тишина» - можно прямо отнести к ней. То есть, попав в условия, сходные с теми, в которых выросла Татьяна, Евгений невольно принимает не только режим дня, но во многом образ ее жизни вообще.

Теперь посмотрим, что происходит с Татьяной, когда она выходит замуж, переселяется в Петербург и попадает в условия, сходные с теми, в которых вырос Евгений.

Мы встречаем ее после двухлетнего перерыва на бале, куда Евгений попадает случайно - «как Чацкий с корабля на бал».

...К ней дамы подвигались ближе;

Старушки улыбались ей;

Мужчины кланялися ниже,

Ловили взор ее очей;

Девицы проходили тише

Пред ней по зале...

То есть если Евгений на этом балу для всех кажется чужим, то княгиня здесь - одно из постоянных и главных действующих лиц.

На следующее утро Онегин получает приглашение на вечер - уже в дом Татьяны.

Онегин вновь часы считает,

Вновь не дождется дню конца.

Но десять бьет, он выезжает,

Он полетел, он у крыльца...

Вот точное указание часа, когда начинается главное событие дня княгини: 10 часов вечера. В деревне в это время она ложилась спать. То есть, попав в условия, сходные с теми, в которых вырос Евгений, Татьяна во многом принимает новый образ жизни, в том числе часы сна и пробужденья.

Очевидно, этот новый распорядок ей не по душе, как и весь образ жизни, в последней сцене романа она скажет:

...А мне, Онегин, пышность эта,

Постылой жизни мишура,

Мои успехи в вихре света,

Мой модный дом и вечера -

Что в них? сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск и шум и чад

За полку книг, за дикий сад,

За наше бедное жилище,

За те места, где в первый раз,

Онегин, видела я вас...

Но тем не менее, вынужденная жить в обстановке блеска и мишуры маскарада, Татьяна чувствует себя в ней ненатянуто и играет свою роль так превосходно, что это уже, пожалуй, и не игра, а просто жизнь:

Как изменилася Татьяна!

Как твердо в роль свою вошла!

Как утеснительного сана

Приемы скоро приняла!

Кто б смел искать девчонки нежной

В сей величавой, в сей небрежной

Законодательнице зал?

Уточним еще раз, что и Онегин приехал в деревню не по своей воле, а по желанию дяди - за наследством; что буквально на третий день «роща, холм и поле // Его не занимали боле; // Потом уж наводили сон; // Потом увидел ясно он, // Что и в деревне скука та же»..

И тем не менее, попав в деревенскую колею, Онегин не удирает от нее в столицу, а чувствует себя в ней ненатянуто и «в беспечной неге» предается уединенью, тишине - «святой жизни», похожей на жизнь Тани Лариной...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология