В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть

– Чтоб им провалиться! Они того не стоят. Давай устроим отпуск на все лето, попытаемся расслабиться, посмотреть мир, в последний раз развеемся.

– Мне нужно написать книгу. Я ведь только начал. Даже если забыть о работе аналитического центра, на это уйдет все лето.

– Черт тебя побери, Питер! Не заставляй меня злиться на тебя и твой проклятый БАС еще сильнее!

Знаю, мы оба в тот момент были измучены хронической усталостью и переживаниями. В глубине души я понимал: он по-прежнему меня любит. Но в эту самую минуту любви не было. И я сломался.

Не помню, когда в последний раз плакал в присутствии Франсиса, – возможно, лет в двадцать. С тех пор я стал сильнее. Научился сопротивляться и защищаться. Поэтому первая слеза оказалась для меня неожиданностью. Вторая скользнула по другой щеке и удивила не меньше. Но их появление, похоже, изменило правила игры. Прошлое больше не имело значения. Всем было наплевать. Мне – в первую очередь. И тогда я просто позволил себе плакать.

Какая-то часть моего сознания отдавала себе отчет в том, что это несколько жалкое зрелище: мужчина шестидесяти одного года от роду, всхлипывающий от жалости к себе, заходящийся рыданиями, будто маленький ребенок. Никакого чувства собственного достоинства, никакого самоконтроля. Ни гордости, ни стойкости. Развалина.

– Твою мать! Ты чего?

До меня эти слова донеслись лишь глухим отзвуком из другого измерения. Они казались нереальными. Значение имела только черная дыра отчаяния, затягивающая меня обратно. Я ведь смутно помнил прошлые встречи с ней: в детстве, еще не нацепив доспех самоуверенности, я всегда был тем, кого последним выбирали в команду, единственным, кого не приглашали на день рождения. Никогда не был частью сообщества – но всегда оставался предметом насмешек. Всегда по другую сторону, всегда один. Я совершенно забыл это чувство. Но в тот день моими первыми слезами смыло все выстроенные за полвека стены, и оно вернулось.

Я рыдал в голос. Короткие жалкие всхлипывания казались совершенно инопланетными звуками еще и потому, что мне не хватало воздуха. Вот они – бренные, брызжущие слюной останки когда-то гордого человека…

– Да перестань ты, мы так не делаем!

Я пытался объяснить. Пытался заговорить. Но воздуха не хватало. Даже этого я не мог сделать. Я проиграл. И дальше будет только хуже. Гораздо хуже.

– Не надо так. Мы должны быть сильными.

В голосе Франсиса больше не было отзвуков гнева и раздражения, только напряжение человека, пытающегося сдержать слезы.

– Наша сила друг в друге, – он все-таки начал всхлипывать. – Я не выдержу, если ты сдашься…

Мы вцепились друг в друга, как одинокие изгои, брошенные на враждебной планете. Мы против всего мира. Навсегда. До горького финала. Мы обнялись, содрогаясь в конвульсивных рыданиях, – два старика, раздавленные бедой, неспособные больше бороться, готовые наконец сдаться.

Мы держались друг за друга целую вечность.

– Так, надо собраться, – Франсис первым вырвался из объятий черной дыры. – Мы найдем выход.

Я попытался ответить, но на это не хватило ни воздуха, ни слов, чтобы объяснить: выходов больше не осталось, времени слишком мало. Если мы не придумаем что-то, пока у меня еще есть голос, – вероятнее всего, будет уже слишком поздно придумывать новое. Неожиданно на меня накатила вселенская усталость. Физическая. Психологическая. Эмоциональная. Все кончено, я официально готов признаться самому себе, что сдался. И груз этого поражения, груз ожиданий перед теми, кто мне поверил, оказался слишком велик. К тому же я подвел и Франсиса.

– Я люблю тебя, – продолжая всхлипывать, сказал он.

– А-ар-р-уа, – выдавил я между неконтролируемыми рыданиями.

– Знаю, – ответил он и снова заплакал. Мы держались друг за друга, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь утешить.

И Франсис заставил себя быть сильным – ради нас обоих.

– Так, нам и правда нужно собраться! Мы это переживем. Ты и я. Как и всегда.

Он держал меня очень крепко.