В сетях интриги. Дилогия

— Гей, послушайте, капрал! — вдруг ещё больше высовываясь, спросил Бирон у начальника конвоя, стоящего за воротами. — Кого это везёте? Могу узнать? Я Бирон!..

— Знаю, ваша светлость! — вытянувшись в струнку, салютовал тот. — Видел вас в Питере. Двоих провожаем с семействами: Остермана да фельдмаршала нашего… Они в избе греются сейчас. Скоро выезжаем.

— Миних… Остер… Не может быть! Они — греются… Ха-ха-ха!.. Озябли, несчастные! Ну, конечно! Вот случай хороший! Пойду, пойду… Надо полюбоваться.

И грузная фигура Бирона появилась в воротах.

— Любуйтесь! — сделав два-три шага навстречу, отчеканил Миних.

— Мой Бог! — попятившись немного от неожиданности, воскликнул Бирон. — Какая нежданная и… приятная для меня встреча.

— Для вас. А для нас — только нежданная! — последовал суровый ответ Миниха. Он подошёл и постучал в окно избы: — Графиня, пора! — И сам двинулся к своему возку, поддерживая Остермана.

— Осторожнее, граф… Попадёте в сугроб. Тут скользко!

— Трогательная дружба! — глумливо кинул вслед Бирон. — Теперь, государи мои, настала перемена погоды. Весы Истории приняли новое движение. Бирон снова кверху — враги его книзу!.. Ха-ха!.. Сожалею… но поправить не могу и… не желаю! Ха-ха!..

— Не сожалейте, господин фон Бирон! — полуобернувшись и останавливаясь на минуту, презрительно кинул ему Остерман. — И на весах Истории, как у иного вора-лавочника, порою случается, что кверху подымается товар полегковеснее, подешевле, сортом пониже…

— Что делать! Готов стать легче пёрышка воробьиного, лишь бы погреться снова наверху удачи, в лучах царственного солнца… Впрочем, солнце светит иногда и в Пелыме. Ха-ха-ха!.. Дом, который я занимал… он опустел, как видите… Просторный… тёплый… Честь и место!..

— Я не могу так распоряжаться чужим добром, как привык бывший герцог курляндский, бывший регент российский, бывший фаворит, целому миру известный… Бывший… рейткнехт фон Бирон… И мы для вас там, в столице, очистили место. Действуйте на просторе! Но честь… Ей с вами не по пути. Честь остаётся при нас! — спокойно и презрительно проговорил Миних.

Сделав яростное движение, словно желая ударами расквитаться за обиду, Бирон сейчас же овладел собою. Улыбаясь нагло, он крикнул им только вслед:

— Счастливого пути! Бывшие баловни счастья!

В сетях интриги

ОТ АВТОРА

Два мощных потока столкнулись и закружились в бурливом водовороте, на самом рубеже двух веков, в широком русле государственной русской жизни.

В исходе XVIII и в начале XIX века произошло это столкновение, такое трагическое по своим первоисточникам и крайне важное по его последствиям для жизни России в течение полных почти ста лет!

Живой поток смелой, критической мысли, светлых, широких начинаний, поток, весь пронизанный лучами гуманитарной философии энциклопедистов, хотя бы и отражённой под углом царственной мысли Екатерины II, её государственное направление — столкнулось с бездушным и чёрствым, причудливым правлением Павла I, который, став хозяином обширной, могучей империи, думал и её обратить в тёмную, мрачную и безмолвную кордегардию, покорную воле одного только своего ефрейтора.

Как будто звонкая, жгучая, но возрождающая струя сказочной «живой» воды остановлена была на мгновение встречным течением холодной, немой, лишающей сил и сознания — «мёртвой» воды…

Конечно, задержка эта могла длиться слишком недолго. Жизнь победила, и источник смерти исчез с лица земли из-под лучей солнца, словно всосала его земля и укрылся он там в тёмных, холодных недрах, сам тёмный и холодный, как смерть…

Мёртвая Екатерина осенила живого Павла, который, вопреки её прямой воле, занял престол. Разыгралась трагедия ещё более тяжкая и мрачная, чем та, которую видели стены уединённой Ропшинской мызы.

Внук Екатерины, её неизменный любимец, «дитя души», сердечный друг, носитель, как она думала, всех её заветов и идей, стал государем, согласно её постоянной воле, её завещанию, которое на время было скрыто, даже — уничтожено.

История Александра I показала, насколько права и не права была Великая Бабка в своих ожиданиях и надеждах, возлагаемых на внука.

Но глубокий интерес и для психолога, и для обыкновенного читателя представляет вопрос: как сложился этот загадочный, многогранный образ, этот непонятный и доныне государь… Тот, первой наставницей которого была сама Екатерина Великая, подруга Вольтера, Гримма, Дидро — и усмирительница Французской революции… Затем является Николай Салтыков, тип лукавого царедворца холопских времён Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. За этим следуют: Александр Протасов — «Аракчеев в миниатюре», только не такой упорный и жестокий; либерал-гуманист, английский парламентарий, священник А. Самборский; республиканец-буржуа, вечно осторожный Лагарп и, наконец, кроме отца, безумного и нелепого Павла, — сам «гений зла», как величали его современники, — граф Аракчеев.