Читаем В сетях интриги. Дилогия полностью

Тут и его болтовня и общий говор снова стихли, как по мановению чьей-то властной руки. За окнами послышались голоса, шум, крики о помощи, топот людской толпы, набегающей с разных сторон.

— Тише ты, строка приказная! — не стесняясь, прикрикнул на Семенова Пустошкин. — Плюнь со своими подписями! Слушать лучше дай: што там такое творится?

Камынин, словно не имея силы усидеть на диване, поднялся и заходил в глубине комнаты, мимо входной двери, наблюдая за встревоженными товарищами.

— Што-то случилось там…

— Это, гляди, не за нами ль?! — раздались негромкие голоса.

— Нет! Дали бы знать наши! — успокаивал Бровцын.

— Добро… А ежели их подловили самих? Ежели убрали наших сторожей?

— Надо на всяк случай иметь оборону! — кидаясь к своим шпагам, решили многие из компании.

— Стойте! — загораживая дорогу, остановил их Аргамаков. — Али забыли наш уговор? Бросьте шпаги. Сядем, подождём. Видите: не к нам добираются пока…

— И то… На углу галдёж, с переулка! — объявил Бровцын, теперь прильнувший слухом и взором к одному из окон, выходящих в переулок. — Ссора, видно. Нет, не к нам, должно, по…

Он не договорил. Сильный удар прозвучал у входной двери, не то прикладом, не то чем-то другим, тяжёлым и твёрдым.

Все мгновенно застыли.

Бровцын первый овладел собой и кинулся к Пустошкину, рядом с которым теперь стояли старец Афанасий, Семенов и князь Путятин.

— Слышьте! — шепнул он им. — Всем не поспеть, не уйти… А вам, подполковник… И вам, князь… И тебе, старче… Лучше не попадаться сейчас в эту кашу. В моём покойчике — вот эта дверь… Оконце на пустырь выходит. Спешите…

Все трое не заставили себе повторять приглашения и скрылись за указанной дверью. Семенов шмыгнул за ними. А Бровцын между тем кинулся к наружным дверям. Удары здесь участились. Чьи-то голоса звали хозяина.

— Хто там так поздно? Зачем вам хозяина? — громко подал голос Бровцын.

Остальная компания, приняв беспечный вид, уселась снова за стол, наливая и выпивая, как раньше.

— Пусти скорей, хозяин! — послышался чей-то голос с улицы. — Человека… камерада нашего ранили… Перевязать бы надо…

— Ранили кого-то? — вскакивая, переспросил Аргамаков. — Видно, и впрямь помочь надобно… Или отворить, как думаете, братцы?

Ответа он не успел получить. Денщик Бровцына вбежал со стороны кухни, задыхаясь от волнения.

— Как быть, капитан? — обратился он к Бровцыну. — Кажись, нас обошли. Драка тута затеялась на углу. И вдруг патрули набежали. Сам не видал я, а люди кричат: «Солдата зарезали!» Понесли кого-то к нашему крылечку, словно тело мёртвое… Свет в ставни видно, вот и понесли… Я иду поглядеть: што будет? А от пустырей — прямо к забору к нашему ещё патруль… Я живо во двор… двери все запер. Как быть?

— Ладно. Ступай! — махнул ему Бровцын. — Как же теперь быть, камерады? Отпирать ли?

— Пускай гостей нежданных! — стоя со стаканом в руке, решил Ханыков. — Это же не смерть ещё. Да и той не страшно!..

— Ваша воля, товарищи!.. Господи, благослови! Входите… Несите, хто там есть! — отпирая входную дверь, обратился Бровцын к незваным гостям, стоящим на крыльце.

Сразу в сени, а потом в покой вошли около десятка дозорных с поручиком Гольмштремом, бироновцем, во главе.

— Идём… несём! — проговорил он своим плохим, не русским говором. — Пожалуйте! — обернувшись назад, в сторону крыльца, пригласил он кого-то.

Вошло ещё человек пять солдат-пехотинцев, под командой Власьева, личного адъютанта Ушакова.

Тут лишь поняли гости Бровцына, что они попали в хитрую ловушку. Но никто не издал ни звука, и только презрительными взорами окидывали они Власьева.

Видя, что от него все ждут первого слова, Власьев, обычно наглый и беззастенчивый, опустил в смущении глаза, растерявшись, стыдясь от сознания, что сейчас придётся наложить руку на своих же товарищей, как на каких-нибудь преступников.

Всё-таки кое-как овладев собою, он торопливо забормотал:

— Простите, государи мои… Я получил приказ… Именем его величества… вы… арестованы. Вот бумага… видите: подпись… печать…

Настало тяжёлое молчание, снова нарушенное неуверенным, срывающимся голосом адъютанта:

— Извольте одеться… и следовать за мною.

Не говоря ни слова по-прежнему, стали надевать с помощью денщика свои шинели и головные уборы гости Бровцына и он сам.

В это время сильный треск послышался на кухне, и дверь, запертая денщиком, сорвалась с петель, грохнула на пол. Ещё несколько солдат с капралом появились за порогом кухонной двери.

— Што, там никого не было? — спросил отрывисто Власьев.

— Так точно… Все выглядели. Пусто там, ваше скородие! — отрапортовал капрал.

— В таком случае… Вы готовы, государи мои? — обратился Власьев к заговорщикам. Увидя, что денщик собирается подать им шпаги, а они их не берут, — он крикнул резко:

— Эй ты… стой… Шпаги давай сюда!..

Гольмштрем, по знаку Власьева, принял шпаги у денщика, неловко сунув их себе под мышку.

— Видите, товарищи, хорошо, что шпаги наши не на нас! — с горькой улыбкой обратился Ханыков. — Вот ещё оружие, господин адъютант!

Перейти на страницу:

Все книги серии Государи Руси Великой

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза