В сетях интриги. Дилогия

— Превосходно! Чудесно! — пробегая глазами бумагу, похвалил Бирон. — Коротко и вполне все выражено. Лакедемонский язык у вас, признаться надо, дорогой фельдмаршал. Наш «оракул», граф Андрей Иваныч нынче непременно пожалует. Я и покажу ему… А остальные министры…

Бирон, только презрительно махнув рукой, продолжал:

— Можно заранее и указ составить. Вот, кстати, и Маслов! — кивнул он в сторону обер-прокурора Маслова, который в сопровождении Ушакова появился в зале. — Он нынче секретарём. Я ему и прикажу.

Небрежно кивнув головой в ответ на поклон обоих вошедших, Бирон уже собирался подозвать Маслова, когда Миних снова заговорил, слегка удерживая регента:

— Ваша светлость… заодно бы… Пусть и этот лист он же перебелит поживее… Чтобы Остерман не увидел при чтении моей руки. Полагаю: так лучше будет.

— Вы всегда правы! — согласился Бирон и обернулся к Ушакову, который уже отдал не один поклон спине регента.

— Добрый день, мой милейший! Как поживаете? Все ли вы помните, что здесь придётся вам говорить, а?

— Могу ли позабыть, ваше высочество? — с низкими поклонами заговорил сладеньким, почтительным голосом Ушаков. — Дело такое… ай-ай-ай!.. Подумать тяжко! Лишь милость и доброта вашей светлости чрезмерно велики. А то — не словами бы отделаться нашему принцу за все его… Помню… все досконально помню! — прервал сам себя угодник Бирона.

— Хорошо. Преизрядно. Маслов! — позвал негромко Бирон.

Тот быстро подошёл.

— Возьми это, немедля перепиши и положи мне на стол! — протянул он обер-прокурору бумагу, полученную от Миниха. — Устав не забыл принести… подлинный, за подписом?

— Все готово, ваше высочество!

И Маслов почтительно указал на стол, где на председательском месте он за минуту перед тем положил устав о регентстве, извлёкши его из своего объёмистого, уже сильно потёртого сафьянового портфеля.

— Больше ничего приказать не изволите? — принимая бумагу от Бирона, спросил он.

— Нет, ещё указ заготовь… следующего содержания… Ну, как там вначале?.. А потом так: «Понеже его высочество любезный наш родитель желание своё объявил: имеющиеся у него… военные чины… снизложить… а мы ему в том отказать не могли…» Что, хорошо так будет? — обратился с вопросом он к Миниху, который внимательно слушал Бирона. — Как полагаете, генерал-фельдмаршал?

— Удивительно сильно и удачно сказано!

С самодовольной улыбкой кивнув головой, как бы в благодарность за похвалу, Бирон продолжал диктовать Маслову:

— «…Не могли… и того ради… чрез сие… военной коллегии нашей объявляем… для известия…» Ну, и подпись… «Именем его императорского величества… регент и герцог…» И подашь мне. Я подпишу, когда потребуется.

Пока Бирон диктовал, Маслов карандашом наносил себе в книжку каждое слово. С низким поклоном, пряча книжку, обер-прокурор проговорил:

— Всё будет исполнено, ваше высочество. Можно бумагу переписать?

— Да. Поторопись, пока не собрался совет… — отпустил регент своего пособника, который направился к секретарскому столу и принялся переписывать там бумагу Миниха. А Бирон обратился к фельдмаршалу, самодовольно потирая руки:

— Вот, полдела, значит, и готово. Небо начинает проясняться над нами, не правда ли? Но вы, мой друг, как будто желаете мне что-либо сказать?.. Говорите. Вы знаете: для Миниха у Бирона нет отказу. Все, што только могу…

— Я взываю лишь к справедливости мудрого нашего правителя. Вам уже доложено о решении коллегии по нашему спору с генерал-интендантом, братом вашего высочества… И ныне я…

— Ах… вы про это дело! — невольно поморщился Бирон. — Но что же я тут могу, дорогой наш победитель?! Вы же видели: я умышленно отклонил всякое своё вмешательство… передал тяжбу вашу в коллегию. И она решила…

— Решила несправедливо, ваше высочество! — оживляясь, перехватил речь Миних. Его обычно мягкий голос принял металлический, звонкий оттенок, которого боялись и друзья и враги фельдмаршала. — Коллегия видела перед собою не простого генерала, а брата нашего правителя-регента! И я прошу вас: войдите в дело сами, герцог! Ежели я не прав — готов ответить самой жизнью моею. Но так оставить дело невозможно. Я и то унижен не мало. Лицо, мне подчинённое, столь нагло позволило себе…

— Позвольте и мне уж! — сразу, очень сухо перебил его Бирон. — Коллегия не один человек. Ужли все там настолько боятся задеть меня, поступая по правде? Я сам — раб справедливости и закона. И не считаю возможным слушать обвинения, возводимые на высший военный магистрат из уст… хотя бы и ваших, фельдмаршал! Кончимте лучше на том. Прошу прощенья… Видите: собираются… Мы ещё потолкуем!

Придав своему неподвижному обычно лицу любезное выражение, он поклонился ласково Миниху и пошёл навстречу министрам и другим сановникам, которые один за другим стали наполнять зал, появляясь из входных левых дверей.

— Пусть так… Мы ещё потолкуем с тобою… «любезный друг»! — сквозь зубы пробормотал вслед временщику Миних и тоже двинулся в глубину покоя, где небольшими, отдельными кучками собирались входящие сановники.