В путь-дорогу! Том II

— Полноте! — сказалъ онъ рѣзко, — я не могу быть для васъ поддержкой; мы только забавлялись, а не любили другъ друга; горю вашему я не вѣрю; наконецъ, если у васъ осталась какая-нибудь привязанность къ мужу, если вамъ сколько-нибудь жалко его, мое присутствіе должно васъ оскорблять.

— Нѣтъ, — воскликнула Ольга Ивановна, — ты меня не понимаешь, ты не хочешь понять меня, развѣ я что нибудь требую? Если ты охладѣлъ ко мнѣ, если моя любовь тебѣ противна, оскорбляетъ тебя, ну я не буду ее выражать, но не бросай меня такъ грубо, съ такимъ презрѣніемъ, будь хоть немножко моимъ другомъ.

— Вашимъ другомъ? — прервалъ ее Телепневъ. — Нѣтъ, Ольга Ивановна, я не могу быть вашимъ другомъ. То-то ц ужасно, что между нами не было ни малѣйшей дружбы; ничего кромѣ… И онъ, не досказавши, махнулъ рукой.

Въ эту минуту Кто-то приотворилъ дверь; Телепневъ обер-йулся, показалась голова Клеопатры Васильевны.

— Ольга Ивановна здѣсь? — прошептала она торопливо;

— Здѣсь, — отвѣтилъ- Телепневъ.

— Павлу Семенычу опять дурно^ заметались на кровати, не удержать совсѣмъ.

— Что такое? — быстро спросила Ольга Ивановна.

Телепневъ повторилъ ей слова наперстницы.

— Я васъ не удерживаю, — прибавилъ онъ.

Ольга Ивановна вся вспыхнула и, проходя въ дверь мимб его* прошептала:

— Благодарю..

Онъ взглянулъ ей вслѣдъ, й и® ощутилъ ничего^ чтобы заставило' сказать ей на прощанье какое-нибудь доброе слово..

XXII.

Чрезъ два дня разнеслась по городу новость о смерти Павла СеМеныча.

Телепневъ поѣхалъ на панихиду. Было очень много Пароду; почти весь туземный бомонДъ. Ольга Ивановна, въ плерезахъ, изящйо заплаканная, стояла на колѣнахъ въ дверяхъ гостиной. Телепневу, остановившемуся при входѣ въ залу, было ее очень хорошо видно. „Можетъ быть, она и искренно плачетъ“, подумалъ онъ одну минуту. „Да, впрочемъ Ногъ съ ней, довольно возмущаться!

Онъ не оставался до окончанія службы, и на третій день пріѣхалъ на выносъ тѣла. Съ Ольгой Ивановной хотя никакихъ конвульсій не приключилось, но ее увели въ спальню. Пробъ несли до церквй на рукахъ, въ томъ числѣ и Телепневъ. Павелъ Семенычъ лежалъ въ гробу потемнѣлый, но лицо сохранило еще самодовольный видъ. „Не удалось тебѣ, добрякъ“, думалъ Телепневъ идя за гробомъ на кладбище, „не удалось тебѣ получить отвѣтъ отъ Михаила Петровича и повѣдать всей землѣ русской свои задушевные мысли…. И умеръ ты въ полной увѣренности, что все написанное тобой было исполнено мудрости; точно также, какъ унесъ ты съ собой въ могилу вѣру въ то, что твоя возлюбленная Оляша предпочитала тебя всѣмъ юношамъ въ мірѣ.“

Когда Телепневъ, стоя на краю могилы Павла Семеныча, бросилъ въ нее горсть земли, онъ чувствовалъ, что не будетъ больше тревожить тѣнь покойника и не увидитъ Ольгу Ивановну также, какъ и ея благовѣрнаго супруга.

И онъ сдержалъ свое слово. Ольга Ивановна сама была на столько умна, что уже не безпокоила его болѣе. Телепневъ никуда не показывался. Визиты ему стали противны; онъ проводилъ все время дома или на лекціяхъ. — Съ Абла-совымъ они все болѣе и болѣе сближались. Телепневъ присматривался къ тому, какъ Абласовъ работаетъ, съ какой любовью онъ ходитъ слушать свою анатомію и копается надъ трупами; ему досадно стало, что предметы его курса не возбуждаютъ и въ немъ такой же охоты. Но начать заниматься чѣмъ-нибудь исключительно было уже не время. На носу висѣли экзамены; и какъ ни мала была программа перваго курса богоспасаемаго камеральнаго, а все же слѣдовало приготовиться изъ семи предметовъ.

Телепневъ пригласилъ къ себѣ заниматься долгошеяго саратовца и одного изъ сибиряковъ. Начали они съ химіи. Записокъ никто изъ камералистовъ не составлялъ. Пришлось читать книжку Егорова; нѣмецкое руководство Телепневъ было предложилъ, но товарищи его не знали по-нѣмецки, и надо было ограничиться Егоровымъ…. Ему очень досадно было, начавши готовиться изъ химіи, что ничего онъ не зналъ, что всѣ почти термины и слова слышалъ въ первый разъ; опытовъ не видалъ, а сидѣлъ во время лекцій въ угловой комнатѣ у Ольги Ивановны.

То же повторилось и съ остальными предметами. Надо было ограничиться тетрадками, и Телепневу тяжело было сознаться, что въ цѣлый годъ онъ ни на шагъ не ушелъ впередъ, а чувствовалъ себя все такимъ же гимназистомъ, Великій постъ прошелъ чрезвычайно быстро;. Преображенская почернѣла; началось говѣнье въ университетской церкви; пришло свѣтлое Воскресенье; начальство христосовалось со студентами; казенные съѣли свой казенный куличъ, экономъ угощалъ два дня пѣвчихъ напитками… Закрылись лекціи… запахло экзаменомъ.