В путь-дорогу! Том II

Ѳеооръ Ивановичъ не сразу убѣдился доводами Павла Семеновича и въ этотъ день Телепневъ еще не былъ выпущенъ. Ольга Ивановна пустила въ ходъ другія пружины Она поѣхала къ герцогинѣ, и въ тотъ-же день, часу въ пятомъ явился помощникъ инспектора и объявилъ Телепневу, что онъ свободенъ. Надъ остальной братіей началось слѣдствіе и почти вся Чекчуринская казарма была забрана.

Телепневъ, конечно, очень обрадовался своему выходу, но странное чувство овладѣло имъ, когда онъ вышелъ на улицу; онъ точно пожалѣлъ о карцерѣ и почти съ отвращеніемъ подумалъ о томъ, что опять онъ начнетъ свою будничную тоскливую жизнь. Домой онъ пошелъ пѣшкомъ и дойдя до Чекчуринскихъ казармъ, остановился въ раздумьи. Ему вдругъ представился вопросъ: почему его выпустили, безъ всякихъ объясненій и распросовъ. Записка отъ Ольги Ивановны, которую онъ нашелъ у себя, отвѣтила на этоть вопросъ. Записка бь#ла самая нѣжная и вмѣстѣ съ тѣмъ нисколько не приторная, такъ что у Телепнева сейчасъ-же явилось желаніе ѣхать къ ней.

Влетѣлъ Горшковъ, началъ лобызать Телепнева и наполнилъ комнату шумомъ и возгласами. Послали и за Абласо-вымъ. Абласовъ даже разцѣловалъ Телепнева, такъ онъ былъ ему радъ. Начались распросы, говоръ, смѣхъ. Телепневъ представлялъ имъ въ лицахъ, что выдѣлывалъ Гриневъ, какъ Дагоберъ являлся къ нимъ ночью топитъ печку, и какіе происходили при этомъ разговоры. Телепневу сдѣлалось вдругъ очень весело, точно карцеръ обновилъ его, точно снялъ съ него ту натянутость, которая вкрадывалась. въ его отношенія къ товарищамъ… Они просидѣли часа два-три; 1%ршковъ все уговаривалъ Телепнева ѣхать къ начальницѣ; но не уговорилъ и отправился одинъ, взявши съ него слово быть тамъ непремѣнно черезъ два дня. Абласовъ предлагалъ Телепневу заснуть и немножко успокоится; на что Телепневъ отвѣчалъ, что въ карцерѣ выспался на десять дней впередъ; а лучше сядетъ писать письма…

Абласовъ ушелъ; но Телепневъ письма писать раздумалъ, а велѣлъ закладывать лошадь и, черезъ полчаса входилъ въ угловую Ольги Ивановны. Не было конца ласкамъ ея. Она радовалась такъ, точно будто Телепневъ спасся отъ смер-тельноной болѣзни. Благодарностей отъ Телепнева она никакихъ не желала принять; но въ подробности разсказала ему про походъ Павла Семеновича на университетское начальство…

— Видишь, какъ онъ тебя любитъ? — говорила она со смѣхомъ. — Просто цѣлые дни ходилъ растерянный, кажется сбирался министру писать жалобу: о вопіющемъ произволѣ и погибели добродѣтельнаго юноши…

Ольга Ивановна еще долго потѣшалась на счетъ своего супруга. Онъ въ эго время опочивалъ; но его велѣли разбудить и возвѣстить ему, что пріѣхалъ Борисъ Николаичъ.

Добрякъ сейчасъ-же прилетѣлъ, въ какомъ-то даже странномъ одѣяніи, въ родѣ архалука и бросился цѣловать Телепнева.

— Давидъ побѣдившій Голіафа! — всщшчалъ онъ. — Юноша, похищенный изъ темницъ хладныхъ!… Злобствую, роддной мой, злобствую на вашъ синедріонъ!… Еслибъ они васъ еще одинъ день продержали, я бы въ колокола ударилъ, я бы протестъ поднялъ, ко всѣмъ профессорамъ бы поѣхалъ, министру бы подалъ…

— Полноте, Павелъ Семенычъ, — прервалъ его Телепневъ, — вы видите: я здравъ и невредимъ… душевно вамъ благодаренъ!… -

И въ такомъ вкусѣ разговоры продолжались до того момента, пока Ольга Ивановна не признала за благо удалить своего благовѣрнаго…

Телепневъ, садясь въ сани, часу въ первомъ ночи почувствовалъ, что началась опять та же докарцерная жизнь.

XVIII.

По слѣдствію надъ студентами, пострадало шесть человѣкъ: Гриневъ, симбирецъ, прокопистъ, великосвѣтскій юристъ, старшій Сорванцовъ и рыбакъ-Петровъ. Ихъ всѣхъ исключили, потребовали немедленнаго выѣзда, для чего всѣхъ сдали на руки полиціи. Выѣхать было рѣшительно не на что, ни у одного изъ этой братіи не имѣлось въ карманѣ почти никакихъ финансовъ. Хотя симбирецъ, прокопистъ и юристъ и причисляли себя къ фешенеблямъ; но вмѣсто рублей серебромъ имѣли за собой только долги. Состояніе финансовъ обитателей Чекчуринской казармы было, какъ намъ извѣстно, всегда плачевное.

Освобожденные узники, лишенные правъ гражданства въ городѣ К., рѣшили между собою: выѣхать изъ города и по-селиться, до присылки денегъ, въ одной изъ подгородныхъ деревень, у мужика, знакомаго Гриневу и Рыбаку, по охотничьимъ упражненіямъ.

Такъ и сдѣлали. Цѣлая изба пошла подъ студентовъ. Въ Чекчуринскихъ казармахъ было большое волненіе. Растрои-валось три студенческихъ хозяйства, и Михалъ Мемноновъ сокрушаясь внутренно о судьбѣ Гринева, ходилъ суровъ и не приступенъ, ворчалъ ежеминутно и съ сердцемъ собиралъ пожитки Гринева, Всѣ аттрибуты студенчества, принадлежавшіе Гриневу, какъ то: мундиръ, шляпа, шпага и много кой чего изъ галантерейныхъ вещей были спущены на татарскій базаръ, гдѣ все пошло рублей въ десять. Агаша волновалась еще сильнѣе Мемнонова. Она никакъ не хотѣла пускать Гринева въ деревню одного.

— Ну, что ты тамъ будешь дѣлать? — говорилъ Мемноновъ на галдарейкѣ, — пуще одно безобразіе расплодишь.

— Нѣтъ, Мемновычъ, я здѣсь съ тоски умру, а онъ-то тамъ одинъ, безъ васъ да безъ меня совсѣмъ оборвется Съ пьяной-то ордой.