В путь-дорогу! Том II

И с этими словами онъ опять подсѣлъ къ женѣ; но минутъ черезъ десять какъ-то незамѣтно опять перешелъ къ своему писанію, попросилъ опять рукопись у Телепнева и началъ читать, не обращая вниманія на то, что Ольга Ивановна вырывала у него рукопись изъ рукъ, а Телепневъ, хотя изъ приличія прислушивался, но въ сущности значительно зѣвалъ, и изъ подлобья поглядывалъ на Ольгу Ивановну. Онъ поуспокоился, и не выказывалъ уже никакой неловкости; но это только съ внѣшней стороны, а внутри въ немъ шевелились разные вопросы, и прежде всего вопросъ о томъ, какъ Ольга Ивановна могла съ такой легкостью переходить отъ одной сцены къ другой, какъ она съ такимъ невозмутимымъ спокойствіемъ отвѣчала на супружескія изліянія и заигрыванія Павла Семеновича, послѣ того, что произошло въ этой комнатѣ до его прихода.

Такъ протянулся вечеръ до чаю, который пили, обыкновенно, въ залѣ, за круглымъ столомъ. Къ чаю явились дѣти с. ъ гувернанткой и Клеопатрой Васильевной и болтали о своей прогулкѣ въ саняхъ. Ольга Ивановна очень ласково и весело распрашивала ихъ. Она, въ этотъ вечеръ, какъ-то особенно хорошо выполняла свою материнскую роль. Это бросилось въ глаза Телепневу. Его посадила Ольга Ивановна рядомъ съ собою, около самовара, такъ что лица ихъ обоихъ, почти скрыты были отъ Павла Семеновича, сидѣвшаго напротивъ. Телепневъ нѣсколько разъ чувствовалъ прикосновеніе колѣнъ Ольги Ивановны къ своимъ ногамъ, и каждый разъ взглядывалъ на нее. А она, въ эти минуты разливала спокойно чай, и только мгновенная дрожь, пробѣгавшая по щекамъ, показывала, какое волненіе ' крылось въ ней.

Послѣ чаю, Павелъ Семеновичъ порывался было продолжать свои супружескія изліянія, но Ольга Ивановна сложила свои губки корабликомъ, и такъ ловко съумѣла сократить его порыванія, что онъ, помявшись и сказавши нѣсколько благодушныхъ пріятностей, объявилъ, что у него есть разныя скучныя дѣла, распростился и отправился къ себѣ въ кабинетъ. Дѣти также пришли простится, и Ольга Ивановна, нѣжно перецѣловавъ ихъ, каждаго по-одиночкѣ перекрестила.

Когда всѣ чада и домочадцы скрылись, Ольга Ивановна вздохнула такъ, точно съ плечь ея свалилась обуза. Она, безъ дальныхъ словъ, показала Телепневу рукой на мѣсто рядомъ съ собою.

— Что ты все стѣсняешься? — говорила она со смѣхомъ который прерывался поцѣлуями;—а еще студентъ!

— Да я ничего, — отвѣчалъ Телепневъ.

— Право, какой ты… просто красная дѣвушка!…

— Послушай! — началъ онъ; — мнѣ вѣдь совѣстно предъ Павломъ Семеновичемъ!

— Нашолъ объ чемъ горевать!… Ты, я вижу, ужасный идеалистъ…. Развѣ ты не понялъ еще Павла Семеновича!… Ты меня видишь: могу я его любить, или нѣтъ?

На такой рѣшительный вопросъ Телепневъ ничего не сказалъ, а Ольга Ивановна продолжала:

— Онъ очень добръ, и ты пожалуйста не думай, что ему дурно жить со мною; напротивъ, лучше меня никто не знаетъ? что ему нужно, и какъ себя вести съ нимъ!… Чего же ему больше?

И на этотъ категорическій вопросъ Телепневъ не нашолъ отвѣта,

— Да что объ этомъ говорить! продолжала Ольга Ивановна. Со мной тебѣ нечего бояться.

Телепнева кольнуло это успокоиванье, но онъ промолчалъ. А въ эту минуту блестящіе и влажные глаза смотрѣли на него такъ зажигательно, что дѣйствительно можно было отложить до другого раза разговоры о Павлѣ Семеновичѣ. Ольга Ивановна умѣла такъ распредѣлить свои страстныя. ласки, что ни Телепневу, никому другому, па его мѣстѣ, некогда было одуматься… Ему не нужно было говорить о своей любви, надѣлять ее нѣжными именами, предаваться мечтамъ и планамъ на будущее; ничего этого она не требовала. Она сама говорила о своей любви очень выразительно, и въ расплывчытыя изліянія не пускалась; но все-таки тотчасъ же подошла къ весьма чувствительному пункту.

— Я за тебя рада, Борисъ, — говорила она ему, въ промежуткахъ своихъ ласкъ. — Ты со мной немножко отдохнешь… разцвѣтешь, право; а то ты какимъ-то мертвецомъ явился сюда….

Дальше этого уже не простиралось выраженіе любопытства, которое, въ сущности пожирало Ольгу Ивановну. Но Телепневъ не былъ расположенъ къ какимъ бы то ни было изліяніямъ. Перемѣна въ его отношеніяхъ къ ОльгѣИвановнѣ произошла такъ внезапно и такъ мало была вызвана его собственными желаніями, что онъ могъ только страдательно вести себя, и будь это съ другой женщиной, оно вышло бы не совсѣмъ красиво; но Ольга Ивановна гораздо больше давала, чѣмъ требовала.

— Когда ты будешь завтра?

— Да не знаю, можно ли такъ часто?

— Опять боишься! Ну, хорошо; да, я и забыла, что завтра нельзя, завтра балъ у Щекаловыхъ, ты будешь?

— Да меня, кажется, не приглашали.

— Не можетъ быть, вѣрно приглашали. Только вотъ что ты сдѣлай; Павелъ Семеновичъ далъ тебѣ свой манускриптъ, такъ ты прочитай его завтра и пріѣзжай передъ баломъ; ну, такъ, часу въ восьмомъ: онъ будетъ въ восхищеніи.

Весь этотъ діалогъ велся въ такомъ тонѣ, какъ будто Телепневъ и Ольга Ивановна цѣлыя годы знали и любили другъ друга.

— А какъ ты будешь одѣта? — спросилъ онъ.

— А будто тебѣ хочется это знать? — скромно проговорила ояа.