В путь-дорогу! Том II

— Ужь про это я не знаю…

— Какъ же вамъ не стыдно, — возразилъ Телепневъ, — вы не участвуете въ интересахъ вашего мужа.

— Я слишкомъ мало образована для этого, — отвѣтила Ольга Ивановна, и сдѣлала полушутливую, полунаивную мину. — Павла Семеновича занимаютъ разныя рукописи, всякія важные вопросы, въ которыхъ я ничего не понимаю. Да не ужь-то, когда вы женитесь, — продолжала она, — вы потребуете отъ жены учености?

— Учености, зачѣмъ? но мнѣ кажется не дурно будетъ, если она станетъ сочувствовать всему, что меня занимаетъ.

— Доживемъ-посмотримъ, — проговорила Ольга Ивановна.

— Не знаю, доживете-ли.

— Вы развѣ наложите на себя обѣтъ безбрачія?

— Врядъ ли когда нибудь женюсь.

И разговоръ продолжался все въ томъ же духѣ, т. е. въ переливаніи изъ пустого въ порожнее. Но Ольга Ивановна всегда переходила къ чувствительнымъ предметамъ, и переходила, надо отдать ей справедливость, весьма умно Часу въ восьмомъ вечера она сказала Телепневу.

— Послушайте, Борисъ Николаевичъ, что вы скрытны— я это вижу; что вы не хотите вполнѣ довѣрить мнѣ вашу задушевную жизнь — я тоже знаю; но это меня не обижаетъ, напротивъ, меня радуетъ то, что у меня вы проводите время, и кажется не жалѣете объ этомъ.

— Ни мало, Ольга Ивановна; напротивъ, я съ каждымъ днемъ все больше и больше привыкаю къ вамъ.

— Привыкаете? какое дурное слово!

— Отчего же? это слово лучше всякаго комплимента; если я дѣлаю привычку, значитъ скоро я безъ васъ обойтись не съумѣю.

— Что? — вырвалось у Ольги Ивановны, и потомъ она вдругъ замолкла.

Въ половинѣ десятаго были уже болѣе энергическія из-лиянія.

— Есть всякая любовь, — говорила Ольга Ивановна. — Одна тревожная, изнурительная; другая — простая любовь, немудреная. И кто жилъ, тотъ цѣнитъ эту любовь.

Въ половинѣ двѣнадцатаго происходилъ слѣдующій разговоръ:

— Я до тѣхъ поръ не успокоюсь, — говорила Ольга Ивановна, смотря прямо въ глаза Телепневу, — пока вы не будете хандрить ни одной минуты, пока чувство мое къ вамъ будетъ въ самомъ дѣлѣ необходимо для васъ.

— Благодарю, благодарю! — повторилъ Телепневъ и потихоньку взялъ ея руку.

— Въ маскарадѣ завтра будете?

— А развѣ завтра маскарадъ?

— Вы и забыли!… Прекрасно, я васъ за это накажу.

— Какъ? онъ

— Вы не узнаете, во что я хочу одѣться.

— И не нужно совсѣмъ мнѣ говорить: я самъ догадаюсь.

Не знаю, когда и чѣмъ бы кончилась бесѣда, но пріѣхалъ Павелъ Семеновичъ изъ клуба, и зашелъ на минутку къ женѣ. Впрочемъ, онъ тотчасъ же удалился, жалуясь на головную боль.

Телепневъ разсудилъ тоже раскланяться и поцѣловалъ у Ольги Ивановны на прощанье руку.

— Что вы бѣжите? — проговорила она почти шопотомъ.

— Прибѣгу еще, — отвѣтилъ онъ тихо и разсмѣялся.

III.

— Закатимся-ка, братъ, — говорилъ Гриневъ рыбаку Петрову, сидя у него въ квартирѣ.

— Вотъ еще чорта лысаго! — отвѣчалъ цвѣтущій ланитами рыбакъ.

— Я тебѣ говорю, закатимся! — приставалъ къ нему Гриневъ, — Сорванцовыхъ пристегнемъ; костюмы сочинить не долго. Ты поѣзжай, какъ есть въ мундирѣ, я у Агашки возьму весь женскій атрибутъ, а Сорванцовыхъ одѣнемъ потеатраль-ному; мнѣ Волынкину только слово сказать, онъ изъ гардероба стащитъ.

— А шутка въ мундиръ-то влѣзать! да и какого бѣса смотрѣть, аристократокъ-то этихъ чванныхъ?

— А мы перво-на-перво выпьемъ. Ну тогда намъ хошь аристократки, хошь кто хочешь, — все единственно будетъ. Идемъ къ Сорванцовымъ.

Отправились они по галдарейкѣ къ любителямъ драматическаго искусства. Братья Сорванцовы занимали первую по счету квартиру, налѣво отъ входа на галдарейку. Ихъ можно было всегда застать дома, ибо они посѣщеніемъ лекцій не занимались и, кажется, кромѣ халатовъ не имѣли никакихъ другихъ одѣяній. Лицомъ они были такъ схожи, что врядъ ли кто зналъ, котораго зовутъ Иванъ, а котораго Петръ. Единственное отличіе состояло въ томъ, что Петръ обыкновенно представлялъ Гамлета, а' Иванъ Офелію.

Только что Гриневъ съ рыбакомъ показались въ дверяхъ ихъ квартиры, Гамлетъ, ходившій взадъ и впередъ по совершенно пустой первой комнатѣ, закинулъ за плеча свой парусинный измазанный халатъ и, взявши Гринева за шиворотъ, возопилъ: „Офелія, ты честная дѣвушка и красива!“

— Перестань, шутъ! — крикнулъ Гриневъ, — ѣдемъ, братъ, въ маскарадъ.

— Что вы говорите, принцъ? — пропищала 0®елія изъ другой комнаты и показалась въ дверяхъ въ тропическомъ одѣяніи.

— Я говорю, — кричалъ Гамлетъ, тормоша Гринева, — что ты честная и хорошенькая дѣвушка.

— Да не дери горло-то! — И Гриневъ толкнулъ Гамлета такъ, что тотъ едва не упалъ.

— За Оболенскаго! — крикнулъ Гамлетъ.

— У-у-у! — загудѣла Офелія, изображая народъ въ Еленѣ Глинской.

— А вы полно, шуты гороховые! — началъ опять Гриневъ. — Мы къ вамъ вотъ съ какимъ предложеніемъ пришли. Возъимѣли мы желаніе закатиться въ маскарадъ. Такъ вы должны съ нами эту обязанность справить.

— А выпивка будетъ? — спросилъ Гамлетъ. На лицѣ Офеліи изобразился тотъ же вопросъ.

— Выпивка будетъ кредитная, забористая! россійскаго по полуштофу и наливки аккермановской три бутылки на четыре рыла.

«О зачѣмъ ты не растаешь, не распадешься прахомъ!

О зачѣмъ ты крѣпко тѣло человѣка?!»