В путь-дорогу! Том II

Семейство это состояло изъ ничтожнаго и крайне не представительнаго супруга, жены его, въ которой и заключалось все барство и великолѣпіе дома, барыни, тратившей, по увѣренію туземцевъ, до десяти тысячъ на свой туалетъ, и большаго количества дочерей, отъ пятнадцати лѣтъ, до шести недѣль включительно.

Пріемъ въ этомъ домѣ заключался почти въ томъ, что молодые люди входили въ гостиную, кланялись хозяину, который обыкновенно стоялъ въ дверяхъ и улыбался, хозяйка говорила каждому изъ нихъ по одной фразѣ, а супругъ, при проходѣ молодаго человѣка, произносилъ: enchanté.

Барыня была не столько проникнута чувствомъ собственнаго достоинства, сколько пресыщена была своимъ барствомъ и полнымъ однообразіемъ губернской жизни. Она только поводила глазами и способна была на одни однозвучныя слова. Телепневу этотъ домъ показался чѣмъ-то чудовищнымъ, — такъ ярко было въ немъ отсутствіе всякой жизни и чего-нибудь похожаго на мысль. Штофныя гардины и золотыя стулья, нисколько не тѣшили глазъ, а придавали только смѣшную торжественность жизни такихъ субъектовъ, которые при другой обстановкѣ были бы по крайней мѣрѣ добродушнѣе въ своей ничтожности.

XXXV.

Изъ молодыхъ людей, фешенеблей города К., Телепневъ ни съ кѣмъ прямо не познакомился. Онъ всѣхъ ихъ видѣлъ въ разныхъ домахъ и никто ему не понравился. Самыми противными были три субъекта: пріятель губернаторскаго дома, нахальный Битюковъ, затѣмъ г. Баратовъ, и нѣкій фешенебль Пикетовъ, завитой въ видѣ барашка, съ козлиной бородой, неразлучно связанный съ одной изъ львицъ города К., madame Кудласовою, съ которой Телепневъ не познакомился. Эти три милые проказника составляли цвѣтъ холостаго бомонда. Телепневъ замѣтилъ, что между ними и всѣми почти дамами города К. существовалъ очень легкій тонъ. Каждый изъ нихъ позволялъ себѣ говорить все, что ему вздумается. Это было бы само по себѣ ничего, если бы въ свободѣ обращенія они не прибавляли разныхъ пряностей съ туземнымъ букетомъ.

Барыни любили милые анекдотцы и полузамаскированныя сальности. Все это не мѣшало, однакожъ, фешенеблямъ соблюдать правила великосвѣтскости: съ малознакомыми женщинами говорить на сладкомъ французскомъ языкѣ, носить узѣйшіе панталоны и самые модные воротнички. Телепневъ замѣтилъ также, что у каждаго фешенебля была своя дама, какъ оно и прилично въ городѣ, живущемъ парижскими нравами. Скандальными подробностями полна была интимная хроника подземныхъ нравовъ гостиныхъ. Довольно безцвѣтную роль играли въ обществѣ тѣ изъ студентовъ носившихъ англійскіе проборы, которые такъ или иначе попали туда. Правда, на нихъ не смотрѣли какъ на мальчиковъ, но до привилегій молодыхъ людей имъ было очень далеко; короче сказать, ихъ только терпѣли. И въ самомъ дѣлѣ — студентъ не женихъ и не чичисбей; нё женихъ, потому что учится и званія не имѣетъ, а не чичисбей, потому что губернской львицѣ не прилично заниматься амурами съ какимъ-нибудь студентикомъ. Студенты являлись въ гостиныя, какъ тѣни; присутстіе ихъ почти не замѣчалось; видны были только свѣтлыя петлицы, личность же юношей исчезла. Они поражали своей безцвѣтностью и ничтожностью, и въ добавокъ: у многихъ изъ нихъ претензія — казаться свѣтскими и развязными была до крайности смѣшна. Салонные студенты дѣлились на два разряда: одни увивались больше за дѣвицами — возили имъ конфекты, разговоры вели самые невинные и дѣлали по воскресеньямъ визиты во всѣ первенствующіе дома. Второй разрядъ исполненъ былъ претензіи изображать изъ себя львовъ и онагровъ. На дѣвицъ они не обращали никакого вниманія, а усиленно, хотя и безуспѣшно, ѣздили къ дамамъ. Нѣкоторые изъ нихъ, для приданія себѣ солидности, садились съ пожилыми барынями въ карты; цѣлью каждаго было поставлено: протанцовать хоть одинъ танецъ съ какой-нибудь шикарной женщиной. Не находя удачи въ свѣтѣ, они обращались обыкновенно къ закулисному міру и проводили вечера у г-жи Прокоповой, гдѣ занимались съ ней игрой въ мельники. Были между ними и такіе, которые отъ великосвѣтскихъ барынь переходили къ класснымъ дамамъ, ища у сихъ дѣвственницъ отрады душевной. Губернскіе зоилы находили этотъ путь весьма удобнымъ.

Немудрено, что всѣ эти питомцы просвѣщенія не могли имѣть никакого умственнаго вліянія на общество, въ которомъ вращались. Университетъ занималъ самое невидное мѣсто въ городскихъ толкахъ. Городъ жилъ своей обиходной жизнью, своими желудочными, эротическими и всякими другими интересами, кромѣ интересовъ умственныхъ. Изъ профессоровъ — много двое, трое показывались иногда въ кое-какикъ гостиныхъ; но нечего и говорить, что они не давали тону. Никто изъ нихъ не открывалъ публичныхъ лекцій, такъ что зданіе университета никогда не посѣщалось, кромѣ торжественныхъ актовъ да службы въ университетской церкви. Только сильные студенческіе скандалы давали пищу городскимъ толкамъ; но никакъ не потому, что они выходили изъ университета, но потому, что нельзя же не поговорить о скандалѣ, гдѣ бы онъ ни случился.

XXXVI.

— Что же, Борисъ Николаевичъ, спрашивала Телепнева Ольга Ивановна: не превлекаетъ васъ наше общество?