В путь-дорогу! Том II

— А ты чего захотѣлъ? Извѣстное дѣло, вздоръ городятъ. Еще за то спасибо скажи, которая не ломается, бонтонъ-то свой не показываетъ.

— Ну, а что у начальницы? спросилъ Телепневъ.

— Да тамъ, братецъ, ничего. Сама-то она важненька, а дѣвчурки хорошія, особливо меньшая.

— Любитъ музыку?

— Ничего. Я ей подъ шумокъ разныя вольнодумныя мысли внушаю: бонтону-то не набирайтесь.

— И что жъ она?

— Ничего. Она потѣшная такая. Всѣхъ учителей и класныхъ дамъ передразниваетъ. И физіи же тамъ есть. А дамы веселаго нрава, особливо одна есть — Бурдонъ какая-то, француженка толстая. Ко мнѣ все съ любезностями подъѣзжаетъ, да я ей говорю: проваливай, мать моя! Но какіе же здѣсь львы губернскіе, просто смѣху достойно. Одинъ все тамъ торчитъ, воротнички, братецъ, носитъ такіе, что въ носъ упираются, и какъ же глупъ, создатели мои!

Горшковъ долго еще тараторилъ. Потомъ онъ предложилъ Телепневу съиграть въ четыре руки, они играли часа два-три, и Телепневъ очень обрадовался этой музыкѣ; съ Горшковымъ тоска его не одолѣвала, и звуки клавишей не раздражали нервовъ. Они перебрали много изъ стараго, играннаго; но Горшковъ не рѣшался, по случаю музыки, напоминать Борису о СофьѢ Николаевнѣ Ихъ отношенія были совершенно иныя, чѣмъ у Телепнева съ Абласовымъ. Съ тѣмъ онъ казался холоднѣе, но въ тяжелыя минуты говорилъ съ нимъ такъ, какъ съ Горшковымъ ему вовсе не говорилось: такова уже была натура Горшкова.

Въ этотъ вечеръ Горшковъ никуда не отправлялся, и до ужина игралъ. Онъ много фантазировалъ, игралъ Телепневу всё, что онъ задумалъ въ послѣднее время, были тутъ и торжественныя мелодіи, и тихіе звуки, и глубокіе акорды, поражающіе свѣжестью новизны и гармоніи.

Въ первый разъ по пріѣздѣ въ К. Телепневъ заснулъ поспокойнѣе. Въ теченіе дня, онъ чувствовалъ меньше тревоги и ѣдкой тоски, чѣмъ обыкновенно. Но все-таки онъ засыпалъ съ мыслію, что завтра начнется такой же день, какъ и сегодня, съ тѣмъ же одиночествомъ, съ тѣмъ же отсутствіемъ заботы и нужды, съ отсутствіемъ горячихъ, кровныхъ интересовъ, а главное — съ отсутствіемъ юношеской жажды жить и гнаться за дешевыми наслажденіями. А въ эту ночь, когда такъ засыпалъ новичекъ, десятки старыхъ студентовъ находили въ разныхт. концахъ города К. эти дешевыя наслажденія, и ровно въ два часа ночи по Преображенской неслась пѣснь, распѣваемая пьяными и хриплыми голосами:

Владѣтель Китая
Смотритъ пошлякомъ,
Если въ чашку чая
Не вольетъ онъ ромъ.

XXVIII

Камералисты-первокурсники по немножку перезнакомились между собой. Между ними образовались, разумѣется, небольшіе кружки. Казенные сибиряки составляли свой мірокъ, симбирцы свой, саратовцы также. Были, разумѣется, и такія личности, которыя со всѣми сошлись и перебѣгали отъ одного къ другому, потѣшая компанію сценами и прибаутками.

Борисъ ни съ кѣмъ особенно не сближался; но чрезъ нѣсколько недѣль, незамѣтно образовался между нимъ и его однокурсниками тотъ легкій полутонъ, который обыкновенно называютъ — товарищескими отношеніями. Ему нравились сибиряки своей первобытной суровостью.

— Пойдемъ къ намъ курить, сказалъ ему разъ сибирякъ съ рьянымъ лицемъ. Онъ, кажется, первый началъ говорить ему ты.

Они поднялись въ занимательныя. Крутая лѣстница, довольно грязненькая, привела ихъ къ стеклянной двери, черезъ которую они вошли въ длиннѣйшій и низенькій корридоръ. По лѣвую сторону его шелъ цѣлый рядъ такихъ яге низенькихъ комнатъ съ окнами, чуть ли не на полу. Хотя эти студенческія помѣщенія назывались занимательными, но заниматься въ нихъ было не легко.

— Вотъ, братъ, у насъ какія палаты! сказалъ сибирякъ, вводя Телепнева въ свой номеръ.

Комната полагалась на шесть человѣкъ. Въ ней не было ничего кромѣ конторокъ и низенькихъ табуретовъ безъ подушекъ. Когда Телепневъ окинулъ взглядомъ всю комнату, онъ легко понялъ, какъ пріятно жить въ такомъ удобномъ помѣщеніи У одной изъ конторокъ сидѣлъ какой-то краснощекій, рыжеватый студентъ въ халатѣ и что-то такое зубрилъ, заткнувъ уши. На окнѣ съ ногами помѣщался другой, по лицу непремѣнно сибирякъ, смуглый съ безпорядочнымъ, но чрезвычайно нахальнымъ лицемъ. Онъ былъ безъ галету-ка, въ засаленомъ полотняномъ пальто. Къ лѣвой стѣнѣ приставлены были три табуретки и на нихъ спалъ кто-то, прикрывшись студенческой шинелью.

— Вотъ наше житье-то какое! проговорилъ сибирякъ, указывая на спящаго.

— Да развѣ кроватей не полагается? спросилъ Телепневъ.

— Какъ не полагается? да они внизу въ спальнѣ стоятъ, а спальня заперта весь день. Хорошо еще, какъ изъ занимательной разойдутся, такъ можно вотъ табуретки составить, а то хоть на полу валяйся.

А спавшій тѣмъ временемъ пресолидно храпѣлъ. Часть шинели скатилась и открыла его красное, тоже сибирское лице съ длинными волосами. Не трудно было замѣтить, что онъ спалъ не отъ утомленія, а отъ кой-чего другаго.

— Вставай, Сеничка, вставай! крикнулъ ему сидѣвшій на окнѣ.

Сеничка только повернулся лицемъ и неистово всхрапнулъ.